Данила. Там же, я помню, отец Петр служит.

Иннокентий. Служил. Сейчас его там нет.

Данила. Я, владыка, не привык выбирать. Поеду туда, где угодно будет Господу нашему. Я человек служивый. Мне говорят, я исполняю.

Яшка-тунгус. Отпусти и меня с ним, владыко. Яшка бьет белку в глаз.

Муравьев. Яков, а почему ты медаль не носишь?

Яшка-тунгус. Это какую медаль?

Муравьев. Пожалованную самим государем-императором. За то, что ты спас весь свой род. Оленей пригнал.

Яшка-тунгус. Так в этом нет ничего геройского. Если бы мне ее, как Даниле, за войну дали.

Петр Данилович. Глаша, а ну, налей нам по стакану. Хочу выпить с настоящими мужиками.

(Глаша разливает в расставленные на подносе хрустальные стаканы. Все выпивают и троекратно целуются. Слышится: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!»)

Данила. Не предполагал, что удосужусь принять чарку от самого Катышевцева.

Иннокентий. Крепко стоишь, Данила?

Данила. Владыка, умру, но не упаду и не посрамлю веру нашу Православную.

Лажкин (с усмешкой). Дрожи, Британия.

Иннокентий. Сейчас на Камчатке ты будешь нужнее. Но зелье брось. Скольких оно раньше времени на тот свет отправило.

Данила. Виноват, владыко! Грешен. Даю слово, сегодня принял последнюю. Я и сам от нее страдаю.

Петр Данилович. Отец Данила. Коль ты собрался на Камчатку, то мне такой человек в самый раз. Послужи, если можешь. Мысль у меня мелькнула. Дочь моя, Фрося, будь неладна, собралась на Камчатку. Ты там все и всех знаешь. Сопроводи. Все расходы беру на себя.

Данила. Чудны дела твои, Господи!

(К Катышевцеву решительным шагом подходит Глаша.)

Глаша. Петр Данилович, Наталья Павлантьевна! Вы как хотите, а я Фросюшку одну не отпущу. Поеду с ней.

Иннокентий (шутливо). Когда нас в Америку отправляли, то мы тянули жребий.

Глаша. Благослови нас, батюшка.

Иннокентий. Кто не испытал нужд, тот не может верить нуждающимся и тот худой хозяин, а худой хозяин – худой пастырь. Благословляю тебя, дочь моя. Храни себя в чистоте: не связывайся с теми, кто не охотник молиться Богу, как бы он ни был учен и умен.

Петр Данилович. Глафира! А кто меня по утрам одевать будет? И кофий в постель подавать?

Наталья Павлантьевна. Если не она, тогда я поеду. Надоел ты мне со своими капризами хуже горькой редьки!

Петр Данилович. А по мне хоть все езжайте.

Иннокентий. Ангела-хранителя, дети мои, вам в дорогу.

(Сергей, Фрося, Глаша, а вслед за ними Данила и Яшка-тунгус падают на колени. Иннокентий осеняет их крестным знамением. К Иннокентию подходят Мария с Муравьевой.)

Мария. Батюшка! Мне сказали, что в дорогу нужно попросить у вас разрешения.

Муравьева. Благословения.

Мария. Да, да, я прошу вашего благословения.

Иннокентий. Твердо решила?

Мария (твердо). Да, батюшка!

Иннокентий. Отправляясь в дорогу, надо выбросить все худые мысли и взять добрые.

Мария. Вот я и хочу взять ваши слова с собой.

Действие второе

Картина первая

Побережье Охотского моря. Порт Аян. Церковь Казанской Божьей Матери. Сбитый замок. На двери, на гвозде, прибита прокламация. На полу разбросаны те же прокламации. Справа от нее еще одно помещение. Это притвор церкви, приспособленный под трапезную. В церковь входит Иннокентий останавливается, осматривается, затем читает прокламацию.

Иннокентий. «Жители Аяна! Не опасайтесь возвращаться в ваши жилища. Вам не будет сделано никакого вреда. Но только при одном условии. Если вы не будете препятствовать нашим отрядам, которые посылаются для снабжения дровами и водой для наших кораблей. Ваши корабли и суда подлежат конфискации. Командующий английской эскадры адмирал Чарльз Фридерик».

(Иннокентий срывает прокламацию, затем начинает наводить порядок, устанавливает скамьи, убирает в ведро разбросанные бумаги.

Из бокового притвора в черном выходит матушка.)

Матушка. Сын мой, зачем ты не послушался дочь свою, Катеньку, и направил стопы в Аян? Она предупреждала, что в Аяне англичане.

Иннокентий. Отец мой Евсей говорил: «Волков бояться – в лес не ходить». Я должен быть со своей паствой. А если англичане нагрянут, то я им не нужен. Возьмут меня в плен себе в убыток. Ведь меня кормить надо.

Матушка. Береженого Бог бережет.

Иннокентий. Не пристало священнику бегать и прятаться от неприятеля по кустам. Я вспомнил моего предшественника иеромонаха Ювеналия, которого на Аляске растерзали дикие. Он мог убежать, мог спрятаться. Но он, осенив себя крестом, шел на диких, увешивая их и показывая им, что не боится их.

Матушка. Храбрость нужна солдатам. Зачем она священнику?

Иннокентий. Храбрость – дар Бога. Ювеналий принял мученическую смерть, но после его подвига многие дикие американцы приняли Веру Христову. В том месте, где были останки проповедника, явился дымный столб, простирающийся к небу.

Матушка. И все же мне страшно за тебя.

Иннокентий. По-настоящему страх посетил меня, когда я служил на Уналашке и общался со стариком Смиренниковым. Однажды он предложил встретиться с его товарищами, белыми людьми, которые знал обо мне больше чем я сам. Я испугался, как же я пойду к ним, ведь я грешный человек, следовательно, и недостойный говорить с ними, и это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью. Для меня это было бы свиданием с ангелами.

Матушка. Да хранит тебя Бог.

(Матушка уходит, и в церкви появляется Лажкин.)

Лажкин. Владыко, как здесь очутились?! На горизонте английская эскадра. Они два дня назад заходили в порт, грабили склады. Население разбежалось. Вы подвергаете себя неслыханной опасности.

Иннокентий. Николай Францевич. Что нам на своей земле в берлогах прикажете сидеть? Вы предлагаете показать англичанам спину. Непрошеным, незваным. Мы должны показать, что это наша земля.

Лажкин. Для них не существует ни наших, ни международных законов. Они останавливают корабли и ведут себя, как настоящие разбойники.

Иннокентий. Противник, он ведь и есть противник. Ему мы должны противопоставить свою волю.

Лажкин. На вашем месте я бы уехал. Ведь вы для России все равно что апостол Павел.

Иннокентий. Апостолов было немного. А Павел только один. В тысячу раз легче бороться со страстями до падения; а, падши раз, делаешься уже их невольником и рабом.

Лажкин. Я собрался на Ситху. Ждал корабль. А тут приплыли англичане.

Иннокентий. А я ехал на Амур. Осмотреть там епархию. Сына своего Гаврилу повидать. Другой, более короткой, дороги туда нет.

Лажкин. Я сейчас отбываю в Якутск, А уж далее поеду в Иркутск, доложу губернатору, что видел, что слышал. Эх, не послушались вы меня, не поддержали!

Иннокентий. Провидение благословило нас закрепить за Христом Амурский край последней несокрушимой печатью – созданием в нем паствы и церквей