Глава 12

Равенна на исходе Средневековья

Теперь мы должны снова вернуться в 1322 г. и посмотреть, что же такое случилось в Равенне, что помешало Гвидо да Поленте вернуться туда из Болоньи. Власть там захватил Остазио, родич Гвидо, который при этом убил, как уже упоминалось в предыдущей главе, архиепископа Ринальдо, брата Гвидо. Он узаконил свою узурпацию, выхлопотав себе чин викария одновременно у императора Людовика IV Баварского и папы Бенедикта XII (ок. 1285—1342 гг., на кафедре с 1334 г.). Правил жестоко; в 1345 г. ему наследовал не менее жестокий сын Бернардино. Семейка была, видимо, та еще: родные братья, Пандольфо и Ламберто, скинули Бернардино и заточили в Червии, однако он умудрился выправить ситуацию и посадил братьев в тот самый донжон, в котором сидел по их милости сам, и правил до 1359 г. Его преемник Гвидо Лучио был хорошим, честным человеком, оттого на месте правителя в итоге не удержался – старика в 1389 г. низложили и заточили собственные сыновья; из тюрьмы он уже не вышел. Следующими правителями Равенны были его сыновья – Остазио (ум. в 1396 г.), Бернардино (ум. в 1400 г.), Обиццо (ум. в 1401 г.), Пьетро (ум. в 1404 г.) Альдобрандино (ум. в 1406 г.), поразительно быстро сменившие друг друга у кормила власти, – наверняка неспроста. Сын Обиццо Остазио посреди раздиравших Романью распрей в 1438 г. сначала поддерживал Венецию, потом счел за благо присоединиться к миланскому герцогу Филиппо Марии Висконти (1392—1447 гг.), постоянно воевавшему с Венецией, потом вернулся к прежним союзникам, но веры ему уже не было. Действительно, Макиавелли, описывая войну герцога с венецианцами, так иллюстрирует поведение Остазио, акцентируя, что он, находясь на стороне Венеции, мог быть в сговоре с полководцем герцога Никколо Пиччинино: «Ни герцог, ни Венеция не успокоились, военные действия возобновились, и местом их снова стали Ломбардия и Тоскана. Гордая душа герцога не могла снести того, что венецианцы владели Бергамо и Брешей, – тем более что их вооруженные отряды все время проникали в его владения и бесчинствовали там. Он считал вполне для себя возможным не только обуздать их, но и вернуть себе свои земли, если бы ему удалось добиться, чтобы папа, Флоренция и граф Сфорца отступились от Венеции. Тут он и задумал отобрать у главы церкви Романью, считая, что, раз он ею завладеет, папа будет ему уже не страшен, а флорентийцы, видя, что пожар разгорелся совсем близко от них, либо не вмешаются из страха, либо, вмешавшись, не смогут действовать против него легко и успешно. Знал герцог и о недовольстве флорентийцев Венецией из-за Лукки, а потому считал, что они не очень-то поторопятся браться за оружие в ее защиту. Что касается графа Франческо, то герцог рассчитывал, что возобновления их дружбы и надежды графа породниться с ним будет достаточно, чтобы он не сдвинулся с места. Чтобы избежать упреков и дать возможным противникам поменьше оснований для вмешательства, а также не желая нарушать только что заключенные договоры своим нападением на Романью, он велел Никколо Пиччинино начать военные действия, как бы по личному своему побуждению, ради своих личных честолюбивых замыслов. Когда герцог пришел к соглашению со Сфорца, Никколо находился в Романье и по сговору с герцогом сделал вид, что крайне возмущен дружбой между ним и графом, своим извечным врагом. Со своими войсками он расположился в Камурате, между Форли и Равенной, и закрепился там, словно намереваясь дожидаться, пока ему не будет сделано какое-нибудь новое предложение. Когда слух об этом его возмущении распространился по всей Италии, Никколо постарался изобразить папе, как велики были его заслуги перед герцогом и какой черной неблагодарностью тот отплатил ему и как похвалялся, что теперь, когда ему служат два самых прославленных итальянских капитана, почти все вооруженные силы Италии в его распоряжении и он сможет завладеть всей страной. Однако, если его святейшеству угодно будет, из двух военачальников, которых он считал своими слугами, один превратится во врага, а другой окажется совершенно бесполезным, ибо если папа снабдит его, Никколо, деньгами и возьмет на содержание его войска, он нападет на те церковные владения, которые оттягал граф Сфорца, и тот, будучи вынужден заниматься своими личными делами, не сможет служить честолюбивым вожделениям Филиппо. Папа, считая эти речи весьма рассудительными, поверил им, послал Никколо пять тысяч дукатов, присовокупив к ним самые щедрые обещания и предложив ему и его потомкам земли в полное владение. И хотя многие предупреждали папу, что все это обман, он не верил и не желал слушать никого, кто пытался открыть ему глаза. Равенной управлял тогда от имени папы Остазио да Полента. Никколо счел, что наступает самый удобный момент для проведения в жизнь его замыслов, тем более что сын его Франческо уже нанес папе поношение, разграбив Сполето. Он поэтому решил напасть на Равенну, то ли полагая, что это будет нетрудным делом, то ли втайне сговорившись с Остазио. И действительно, после нескольких дней осады Равенна капитулировала. После этого он занял также Болонью, Имолу и Форли. Самое же удивительное то, что из двадцати крепостей, принадлежавших Церковному государству в этой местности, ни одна не устояла против Никколо. Но ему уже мало было нанести главе церкви одну эту обиду: к делам он решил добавить слова и написал папе, что по заслугам отнял у него эти владения, ибо папа не устыдился попытки разрушить такую дружбу, какая связывала его, Никколо, с герцогом, и распространения по всей Италии посланий, в которых ложно утверждалось, будто он, Пиччинино, изменил герцогу и перешел на сторону венецианцев. Завладев Романьей, он поручил своему сыну Франческо удерживать ее, а сам с большей частью своего войска перебрался в Ломбардию. Там, соединившись с остатками герцогских войск, он совершил нападение на контадо Бреши и занял его, после чего осадил самый город. Герцог, стремившийся к тому, чтобы Венеция стала его добычей, всячески оправдывался перед папой, флорентийцами и графом Сфорца, уверяя их, что все нарушение мирного договора, учиненное Никколо в Романье, содеяно им против его герцогской воли. А тайные его посланцы давали понять, что, как только наступит подходящее для того время, он уж сумеет воздать Никколо по заслугам за его ослушание. Флоренция и граф нисколько ему, впрочем, не верили, а считали – и это была правда, – что военные действия в Романье велись лишь для того, чтобы они не шевелились и дали ему время справиться с венецианцами, каковые в надменности своей полагали, что одни могут успешно сопротивляться всем вооруженным силам герцога, и, не снисходя до того, чтобы просить помощи у своих союзников, поручили ведение войны состоявшему у них на службе капитану Гаттамелате».

Венеция припомнила равеннцам соляные залежи в Червии, в феврале 1441 г. вызвала Онести в Венецию, где тот, к своему удивлению, узнал, что его владения аннексированы Серениссимой, сиречь Венецией, после чего был упрятан во францисканский монастырь, где и убит в 1447 г. при невыясненных обстоятельствах. Макиавелли пишет так: «Дело уже шло к зиме, и все войска стали на зимние квартиры. Граф удалился в Верону, герцог – в Кремону, флорентийцы возвратились в Тоскану, папские войска – в Романью. Войска эти, одержавшие победу при Ангиари, напали на Форли и Равенну, чтобы вырвать их из рук Франческо