И. Тюменев

В Тихвине 15 марта 1724 года на постоялом дворе остановились два молодых человека. И хозяин, и прислуга тотчас же решили, что один из них очень важная особа. В течение всего времени, пока младший нанимал комнату, заказывал обед и вообще распоряжался, старший не проронил ни одного слова. Если к нему обращались с вопросами, он лишь кивал головой и жестами указывал на младшего, как бы желая сказать: «Меня не тревожьте, обращайтесь к нему».

После обеда, во время которого говорил только младший, оба они пошли в Тихвинский монастырь и заказали иеромонаху Сисою отслужить всенощную. Выйдя из церкви, они пошли гулять по Тихвину и, возвратившись на постоялый двор, закусили и легли спать.

Приезжими были великолуцкие помещики Федор и Петр Тулубьевы. Старший, Федор Тулубьев, раньше служил в Преображенском полку. В мае 1721 года он заболел. Болезнь была тяжелая, и Тулубьев в течение довольно продолжительного времени находился в беспамятстве. Наконец его крепкая натура взяла верх, и Тулубьев стал выздоравливать. К несчастью, вместе с возвращением к нему памяти у него обнаружилась потеря дара слова. Лечившие его врачи объяснили, что у него была болезнь «огневая, и в той болезни убила его эпилепсия, от которой отнялся у него язык».

Император Петр I принял участие в положении Тулубьева и послал к нему своего «архиатера» (лейб-медика) Блументроста. Освидетельствовав Тулубьева, Блументрост пришел к заключению, что у больного паралич глотки и что на его исцеление очень мало надежды. Тулубьева уволили в отставку, и он уехал в свое имение.

Прошло три года. Тулубьев оставался немым. Теперь он вместе со своим родственником Петром Тулубьевым приехал в Тихвин помолиться.

Оба Тулубьева спали в одной комнате на лавках. Утром Петр Тулубьев проснулся от какого-то крика и стука. Он вскочил и увидел, что Федор Тулубьев свалился с лавки и лежит на полу.

– Ой как страшно! – громко сказал Федор, приподнимаясь.

– Что с тобой?

– Очень испугался.

– Да ты ведь заговорил, дорогой! – вскрикнул радостно Петр Тулубьев и бросился обнимать своего родственника. – Говори еще. Пожалуйста, говори!

Федор Тулубьев уселся на скамье и стал рассказывать.

– Видел я, – говорил он, – дивный сон. Является ко мне какой-то старец, берет за руку и говорит: «Пойдем». Вышли мы с ним и направились к монастырю. Вошли в церковь. Старик подвел меня к иконе Божией Матери и велел приложиться. Я помолился и приложился. Тогда он опять взял меня за руку и повел куда-то в гору. Долго мы поднимались. Когда мы взобрались на страшную высоту, он вдруг толкнул меня вниз. Я полетел в пропасть. От испуга я закричал, ударился о землю и проснулся на полу.

Услышав звон колоколов в монастыре, счастливые Тулубьевы отправились к литургии, после которой отыскали иеромонаха Сисоя и рассказали ему о сне и о совершенном выздоровлении Федора. В тот же день они уехали из Тихвина домой.

Рассказ Тулубьевых произвел большое впечатление на иеромонаха Сысоя. Как только сели за трапезу, он рассказал о случившемся. Архимандрит Павел мудро заметил: «Не надобно таких слов произносить ныне». Сисой послушал совета и больше об этом случае никому не говорил.

Между тем бывший также за трапезой иеромонах Иоаким сообщил о рассказе Сисоя иеродиакону Венедикту, который тотчас же донес об этом новгородскому архиерейскому разряду.

Началось следствие. После допроса иеромонаха Сисоя и всех, слышавших его рассказ, в Великолуцкую провинциальную канцелярию были вызваны Тулубьевы, которые подтвердили все описанное. Тогда новгородский архиепископ препроводил все следственное производство в Святейший Правительствующий Синод.

Рассмотрев дело, Синод постановил: «Взять Тулубьева, доставить его вместе со сродником в Синод и допросить их пред всем Синодальным собранием».

Доставленных в Петербург Тулубьевых долго и подробно расспрашивали. Когда Синодальное собрание убедилось, что они ни в чем не изменяют своих показаний, было постановлено вызвать их еще раз для допроса под присягою.

Чем бы закончилось это дело для Тулубьевых, неизвестно, если бы им не помог случай.

В тот самый день, когда состоялось второе постановление Синода, у действительного тайного статского советника графа Толстого была ассамблея, на которой присутствовал и Петр I. Подходя и вступая в разговор то с одним, то с другим, царь заговорил с бывшим также на ассамблее архиепископом Феодосием. Отвечая на вопросы и докладывая о разных делах, Феодосий, между прочим, рассказал и о деле Тулубьева. Выслушав Феодосия, Петр I приказал дело это немедленно прекратить.

На следующий же день архиепископ Феодосий объявил высочайшую волю Синоду, который тотчас же постановил: «Дело о разглашении при разрешении немоты уничтожить».

Тулубьевы благополучно возвратились домой.

М. Чулицкий

Необычный поклон

27 июня 1721 года Петр праздновал годовщину Полтавского боя. Троицкая площадь на Петербургской стороне служила местом празднества. В обширной палатке с алтарем внутри собралось знатнейшее духовенство, литургия шла торжественно, вся площадь внимала ей в гробовом молчании, и стройное пение хора далеко разносилось по улицам и пустырям Петербургской стороны.

Петр Великий объявляет народу о заключении Ништадского мира

Шагах в пятидесяти стоял мужчина громадного роста – в старом зеленом кафтане, с небольшими красными отворотами, поверх которых была надета кожаная портупея. На ногах у него были зеленые чулки и старые изношенные башмаки, в одной руке палка, в другой старая поношенная шляпа. Гигант этот был полковник гвардии царь Петр Алексеевич, в том самом костюме, в котором разгромил Карла XII на полях Полтавы. Его окружали главные военачальники и офицеры гвардии. Далее в строю парадом вытянуты были гвардейские полки. Государыня Екатерина Алексеевна, а также вдовствующая царица Прасковья Федоровна, царевны и весь двор присутствовали на площади, а там, за рядами гвардейцев, толпился народ…

Этот день для Петра был вдвойне радостен, к приятным воспоминаниям о славной победе присоединялось удовольствие встречи с герцогом Голштинским, будущим мужем старшей его дочери. Государь давно ждал герцога, а тот, чтобы доставить ему удовольствие, приехал как раз в годовщину Полтавского боя.

После молебна, отпетого с коленопреклоненной площадью, при громе пушечной и оружейной пальбы государь пожелал похвалиться гвардией перед дорогим гостем, стал в ее главе и с музыкой, блестящим строем повел ее по площади…

Заезжий гость был в восторге, народ теснился со всех сторон полюбоваться на бравую гвардию великого преобразователя.