Эта глава была в основном посвящена Ветхому Завету/Еврейской Библии, поскольку именно во взглядах на этот свод разошлись христианские и иудейские толкователи, определив разные темы в качестве характерных и ключевых. Но в христианстве стоит вопрос и о тематическом единстве Нового Завета. И здесь мы тоже находим в лучшем случае очень вольное соответствие между необходимыми основами веры, которой учила Церковь, и тем Священным Писанием, которое служило ей главным источником для нахождения этих основ. Не позже эпохи Иринея Лионского – это конец II века нашей эры – мы находим обращение к некоему «правилу веры», представляющему собой фундамент христианского вероучения – оно сходно с Символами веры и, несомненно, служило для них основой. Правило веры – это и ключ к толкованию Библии, и краткий итог ее содержания: между двумя этими элементами наблюдается своего рода контур обратной связи. В прочтении Нового Завета правило веры предоставляет нам интерпретационный «остов», подсказывающий, на чем сделать акцент, каковы главные темы книги и что скрыто в сути веры, а что – на периферии. В то же время Библия питает правило веры и оживляет его, приводя подробности. «Правило веры, – пишет Юджин Пентиук, – можно сравнить с рамой для холста, созданной из различных священных текстов. И толкователи, уделив этой раме немного внимания, вольны творить почти как пожелают» [20].

Раннюю формулировку правила веры можно увидеть у того же Иринея Лионского, который говорит, что христиане верят…

Это явно восходит к Новому Завету; но, возможно – и это не столь заметно, – акценты здесь расставлены совершенно иначе, нежели в Новом Завете, если прочесть его как единое целое.

Во-первых, правило веры тринитарное по сути, и выстроено – как впоследствии будут выстроены Символы веры – вокруг природы Бога как Отца, Сына и Святого Духа. В Новом Завете есть лишь одна откровенная ссылка на Троицу, в Евангелии от Матфея, где Иисус после воскресения повелевает ученикам: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф 28:19) [21]. Многие библеисты полагают, что это повеление было добавлено в свете поздней доктрины о Святой Троице. Есть и стих во Втором послании к Коринфянам: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святаго Духа со всеми вами. Аминь» (2 Кор 13:13). Но нелегко утверждать, будто доктрина о Святой Троице играет в Новом Завете главную роль – ту, какую она, несомненно, играет у Иринея Лионского. Скажем, в Новом Завете есть примеры, когда Иисус определенно представлен как подчиненный Богу Отцу – причем таким образом, который позже сочтут еретическим; так, в Первом послании к Коринфянам мы читаем: «Когда же все покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог все во всем» (1 Кор 15:28). Но даже если отойти от этой проблемы, отсылки к Богу как к Святой Троице в Новом Завете по большей части отсутствуют.

Равно так же «пришествие и рождение от Девы» делает акцент на историях о рождении Иисуса: они приводятся в начале Евангелий от Матфея и Луки, но больше нигде в Новом Завете о них не говорится. Апостол Павел, в частности, никогда не упоминает о непорочном зачатии Иисуса – как и все прочие книги Нового Завета, в том числе Евангелия от Марка и Иоанна, Деяния и апостольские послания, не принадлежащие Павлу. «Возглавить все» – это особенность богословия Иринея: в его представлении Иисус повторяет и завершает в себе Божье водительство народа Израильского и, несомненно, всей вселенной. Но эта идея не появляется в Новом Завете как ясно выраженная тема.

С другой стороны, большая часть того, что Евангелия говорят об Иисусе, его учениях, исцелениях и других чудесах, в правиле веры у Иринея не упоминается – и не будет упоминаться в Символах веры, которые появятся впоследствии. Как заявлял Рудольф Бультман, в Евангелии от Иоанна «провозглашающий стал провозглашенным»; иными словами, из того, кто говорил о приближавшемся Царствии Божьем и учил людей тому, как жить в его свете, Иисус сам стал смыслом и сутью христианского провозглашения. Вместо того чтобы верить в Евангелие, проповеданное Иисусом, христиане начали верить в Евангелие об Иисусе. Эта идея явно развилась еще дальше во времена Иринея, в чьем правиле веры Иисус предстает именно тем, о ком возглашает христианская весть – и пока шел этот процесс, смысл того, чему учил сам Иисус, был преуменьшен. Нам известно, что Ириней Лионский знал и ценил евангельское учение – но он не отвел этому учению главную роль в основе христианской веры: христианам надлежало верить в непорочное зачатие, в воскресение, в вознесение Иисуса и в его грядущее Второе Пришествие как Судии. Это напоминает нам об апостоле Павле: он тоже почти ничего не говорит про учение Иисуса, про свершенные им исцеления и другие чудеса, и тем самым преуменьшает суть большей части того, что сказано в Евангелиях.

Таким образом, тематика Нового Завета – в том виде, в каком она проявляется в церковном правиле веры – очень много заимствует у Павла и Иоанна, и намного меньше – из синоптических Евангелий. Как и в случае с христианскими и иудейскими трактовками Ветхого Завета/Еврейской Библии, здесь библейские идеи тоже не искажены в полной мере, но избираются выборочно, а кроме того, акценты ставятся в иных местах, нежели мы могли бы ожидать от прямой трактовки Библии. В свершениях Бога, согласно Новому Завету, видится часть плана по спасению рода человеческого, в соответствии с тем, как трактовался Ветхий Завет. Иисус Христос спасает людей через свое пришествие во плоти, смерть, воскресение и вознесение, и придет снова во славе вершить последний суд. Таким была суть христианского учения со II столетия. До Иринея Лионского эти идеи заметны уже и Иустина Мученика:

Но это не отражает общей тенденции Нового Завета: в нем Иисус признан как учитель в гораздо большей степени, нежели в правиле веры. И еще стоит заметить, что правило веры сосредотачивается на Боге как создателе, а в Новом Завете эта тема едва затронута – хотя, конечно, можно смело спорить о том, что она там предполагается. Возможно, авторы, творившие во II веке, делают именно такой акцент, поскольку им пришлось сражаться с маркионитством и другими системами взглядов, которые очерняли сотворенный мир или даже приписывали его создание некоему второсортному или злому богу (как явно делал Маркион, причем, как полагают, до самого конца). В новозаветные времена мысль о том, что мир – творение единого Бога, принималась как данность и еще не вызывала противоречий.

Итак, правило веры, представленное у христианских авторов II века, несомненно, сочетается с Новым Заветом, но не в точности соответствует тем выводам, к каким могли бы прийти люди, читающие новозаветные книги и предоставленные сами себе. Акцент сделан на несколько иных местах. В его основе лежит та же самая схема «четырех этапов»: сотворение, грехопадение, восстановление во Христе и завершение на последнем суде. Все эти элементы появляются в Новом Завете, но их не найти – в виде четырех равных составляющих всеохватной схемы – если просто прочесть, скажем, синоптические Евангелия или апостольские послания, не принадлежащие Павлу. Схема, в сущности, строится в духе Павла и Иоанна. Не следует говорить, будто она искусственно наложена поверх Нового Завета – наподобие того, как наложена, вероятно, поверх Ветхого; но все же она смещает акцент с Иисуса провозглашающего на Иисуса провозглашаемого – и ставит его в тринитарный контекст, едва осознаваемый в самом по себе Новом Завете.