— Знаешь, за что я люблю тебя, Натали? Ты чудачка. Что-нибудь случилось?

Я уже, было, собираюсь рассказать ему, как все хреново, но вдруг что-то меня останавливает.

— Ничего, — тоненьким голосом блею я. — Знаешь, я… Вчера вечером все действительно было очень здорово, но получилось как-то скомканно, правда? Вот и я и подумала: а не устроить ли сегодня что-то вроде ужина? Ну, не такого, знаешь, званого ужина; просто поужинать в тесном кругу, без всяких там официозов. Поэтому я никого и не предупреждала заранее, э-э, в общем, сегодня вечером, время — в зависимости от того, как смогут мои гости. Ты, кстати, один из них.

Что? Зачем я это сказала? Ужин?! Я же ненавижу есть, когда на меня смотрят.

Как бы я сейчас хотела, чтобы у Робби было назначено свидание с его широкоэкранным теликом, которое никак не возможно пропустить.

— Я не буду спрашивать, откуда такая срочность. Просто отвечу: «да» и поставлю видик на запись.

— Отлично, просто отлично, — говорю я, сникая. — В общем, сейчас шесть, давай я приглашу остальных и, если я не перезвоню в течение двадцати минут, то… э-э… увидимся в восемь.

— Замётано.

Я отключаюсь — и вдруг чувствую какую-то тень. Поднимаю глаза: огромное лицо прижато прямо к оконному стеклу. Я чуть было не захожусь криком, но тут до меня доходит, что это — Энди. С максимумом достоинства, которое мне удается из себя выжать (это с перекошенной-то физиономией), я нажимаю кнопку и опускаю стекло.

— Ты сидишь в этой машине вот уже полчаса, изо всех сил стараясь казаться незаметной, — говорит он. — То ли я вмешиваюсь в скрытое наблюдение со стороны полиции, то ли ты меня просто избегаешь.

— Вмешиваешься.

Энди пристально смотрит на меня.

— То есть ты подумала над моим вопросом, и твой ответ: «нет»?

— Энди, — выпаливаю я, — ты свободен сегодня вечером?

— Смотря для чего. Если речь идет о «Санг-Тхипе» или твоем братце, то, скорее всего, нет. А что?

— Я скажу тебе через минуту, — шепчу я. — Послушай. Ты пока иди домой, а я скоро, мне еще надо сделать один звонок.

Его зеленые глаза прищуриваются, и мое сердце раскалывается прямо посередке.

— П-подожди, — заикаюсь я. — Я думала над тем, что ты сказал. И, — крепко стискиваю руки в кулаки, — мой ответ не «нет». Но, — добавляю я поспешно, видя, как его лицо расплывается в улыбке, — мне нужно еще немного времени. Нет, я не играю с тобой, просто я буду точно знать ответ к концу сегодняшнего вечера. Ты потом сам поймешь.

— Надеюсь, — говорит Энди и топает в дом.

Я смотрю, как за ним захлопывается дверь, глубоко вздыхаю и набираю номер моей последней гостьи. Чувствую себя как Эркюль Пуаро, собирающий подозреваемых.

— Алекс! Слава богу, что я тебя застала! Ты где?

— Натали? Это ты? Я в автобусе — моя машина в гараже. Как раз еду на занятие. Ты хочешь подойти? Думаю, я смогу тебя втиснуть, если хочешь.

— О нет, нет, я бы с удовольствием, но сегодня точно никак. — «Почему такого никогда не происходит с Эркюлем?» — Алекс, скажи, когда ты сегодня заканчиваешь?

— В восемь. А что?

— Алекс… Пожалуйста, Алекс, пожалуйста, не могла бы ты прийти сегодня ко мне на ужин? Я знаю, что надо было предупредить заранее, и сегодня вторник, и ты устанешь после тренировки, и тебе придется брать такси. Но у меня есть для тебя сюрприз, ну, как бы в качестве благодарности за все, что ты для меня сделала, и…

— Хорошо.

— Я знаю, тебе это совсем не по пути, но ты сама поймешь, в чем дело, когда приедешь, и…

— Натали, расслабься. Все нормально, я же сказала: «да»!

Вот вам еще одна дилемма. Должна ли я заранее предупредить свою соперницу о том, что там будет присутствовать мужчина, из-за которого у нас с ней борьба? И я хрипло выжимаю из себя:

— Отлично. Просто чтоб ты знала: я пригласила еще несколько человек.

Не могу заставить себя выразиться более конкретно.

«Ну, вот ты и сделала то, что собиралась», — бормочу я себе и тащусь в дом.

Слышу, как Энди чем-то грохочет у себя в комнате. По звуку очень похоже, что он переставляет с места на место пивные бочонки. Осторожно стучусь в дверь.

— Да? — кричит он.

Поворачиваю ручку, но дверь заперта. И он еще назвает меня деткой?!

— Энди, я собираюсь приготовить ужин для вас с Робби, — ору я в замочную скважину. — Для вас с Робби — и еще для одной моей подруги. Робби подойдет часов в восемь, а моя подруга, ее звать Алекс, будет где-то в полдевятого или в девять. Ты не хочешь принять душ и привести себя в порядок?

Слышится щелчок, и дверь резко открывается.

— Ты прямо как моя мама!

— Только потому, что ты ведешь себя как подросток, — ворчу я, стараясь не рассмеяться.

— А что ты приготовишь? Я только что съел сэндвич с вяленой говядиной.

— Очень плохо, — огрызаюсь я. — Значит, придется запихивать ужин через силу.

Кстати, хороший вопрос. А действительно, что я приготовлю? У меня на все про все — полтора часа. Невидящим взглядом шарю по сторонам в поисках вдохновения — и тут замечаю, что у Энди на ногах. Не верю своим глазам! Ведь он же из Лондона!

— Что? — спрашивает он, заметив, как я поражена.

Я молчу. Пытаться устроить любовную жизнь других людей — все равно что работать воспитательницей в детском саду без надбавки за оплачиваемый отпуск в миллиард недель. Неужто взрослые вообще ничего не могут для себя сделать сами? Неужто мне еще и сталкивать их губами?

— Энди… Если что-то и мешает мне сказать «да», то это прежде всего твои мерзкие тапки. Прости, конечно, но даже мой дедушка не стал бы носить такое. Они даже хуже, чем этот твой кошмарный халат в клетку. Я их ненавижу. Господи, это же ужас! Загнутые кверху носки, пластиковые подошвы, эта ворсистость! Жалко, что Падди не помочился на них. Прошу тебя, пожалуйста, очень тебя прошу, обещай мне, что ты не наденешь их к ужину. Я серьезно, — тут я буквально захлебываюсь, — тебе только трубки не хватает!

Вся сжимаюсь в ожидании: сама не знаю — чего? Слёз? (Кто знает, а вдруг ему страшно дороги эти тапочки, не говоря уже о халате?) Но чего я точно не ожидала, так это того, что меня вдруг обнимут и поцелуют. О боже, что это за поцелуй! Сильный и мягкий, яростный и нежный, глубокий, проникновенный, сексуальный, от которого все тело начинает трепетать, который согревает каждую косточку, поцелуй, в который хочется вцепиться и никогда не отпускать, поцелуй, которым я могла бы прожить всю жизнь. Никаких слов, но как много может сказать всего один долгий, восхитительный, бесконечно тянущийся…

— Я знаю, что приготовить на ужин, — вскрикиваю я, отрываясь от его губ с неприлично-звучным чмоком. — Макароны с сыром!