и я, готов поклясться, видел, как вы входили в лавку модистки, что неподалеку от церкви Святого Лазаря. Вообще-то я даже видел, как через час-другой вы оттуда вышли вместе с капитаном Ми. По слухам, модистка иногда сдает комнату.

– Мистер Рейд! – Мадам побелела. – На что это вы намекаете?

Захарий хохотнул, будто гавкнул.

– Полно, миссис Бернэм, передо мной-то нет нужды притворяться. Иль забыли, что мне прекрасно известен ваш лицедейский талант?

– Что вы… такое говорите… – запинаясь, пролепетала миссис Бернэм.

Скосив взгляд, Захарий увидел, что она укрылась за парасолем.

– Он тот самый лейтенант, о котором вы мне рассказывали? – Ответом была мелкая дрожь зонтика, и Захарий чуть мягче добавил: – Не прячьте лицо, миссис Бернэм, не надо.

– Поверьте, мистер Рейд… мы просто беседовали… – придушенно проговорила мадам. – Вы же никому не скажете, правда?

Капитуляция еще больше смягчила Захария, и он, сам того не желая, задал вопрос, не дававший ему покоя с новогоднего раута:

– Но почему – он? Что вы нашли в этом неотесанном мужлане?

– Не знаю, – тихо сказала миссис Бернэм. – У меня нет ответа. Но если б можно было вернуться в прошлое, я бы его не выбрала.

– Что так?

– Мы с ним очень разные. В нем нет расчетливости, он совершенно бесхитростен и руководствуется одним чувством долга. Это покажется странным, но я не встречала другого столь законченного бескорыстника.

Захарий криво улыбнулся.

– Вы обольщаетесь либо очень наивны, миссис Бернэм. Воякам неведомо бескорыстие. Все они погрязли в долгах и продаются по пятьдесят долларов за штуку. Не верите, спросите мужа – у него их полные карманы.

– Нет, Невилл не такой, – спокойно и твердо сказала мадам. Она перевела взгляд на противоположный край поляны, где капитан Ми, опершись на эфес сабли, разговаривал с офицерами.

– Вы столь уверены, что он невосприимчив к искусам, как прочие?

– Да, абсолютно.

– Ладно, поглядим, – усмехнулся Захарий.

Он понимал, что подкупить капитана будет непросто, но считал это возможным, игра точно стоила свеч. Чем больше Захарий о том думал, тем важнее казался успех сей затеи, дабы не рухнуло все устройство мира, никому не позволяющее пренебречь законом алчности, этим великим двигателем прогресса, который согласует потребности с доходами и, обеспечивая спрос, справедливо раздает награды самым достойным.

В тот день, когда над Гонконгом гремел салют, Комптон прибыл на “Кембридж”.

В Тигриной пасти, где так и стоял корабль, стрельба слышалась отчетливо. Все понимали, что англичане празднуют обретение острова, и общее настроение было скверным, но Комптон переживал событие особенно тяжело и, закрыв руками лицо, в бессильной ярости скрежетал зубами.

Однако он прекрасно сознавал, что тут ничего не поделаешь: генерал-губернатор Цишань оказался в безвыходном положении, поскольку император предписывал любой ценой изгнать чужаков, но англичане фактически завладели островом, и попытки выдворить их неизбежно разрушили бы огневое затишье. После отказа исполнить их требования британцы могли атаковать Гуанчжоу, что привело бы еще к большим потерям. Оставалось только надеяться, что император, получив доклад, поймет мудрое губернаторское решение избрать путь наименьшего урона.

Никто не знал, как откликнется непредсказуемый владыка. В ожидании ответа из Пекина приходилось готовиться к новому столкновению с англичанами. Потому-то Комптон и прибыл на “Кембридж” – он доставил приказ о передислокации к Первому порогу Жемчужной реки.

Нил хорошо знал этот своего рода водопад в нескольких ли от Вампоа. На реке было два таких места с отмелями, появлявшимися, а потом исчезавшими. Всякую неделю тамошний фарватер пролегал иначе, и судам с низкой осадкой приходилось нанимать местных лоцманов.

Обитая в Вампоа, Нил не раз бывал возле Первого порога, где реку, протекавшую по зеленой равнине, с обеих сторон окаймляли рисовые поля, сады, там и сям разбросанные деревеньки. Пейзаж навевал воспоминания о сельских просторах Бенгалии, сонных и утопающих в зелени.

Однако нынче здешние окрестности претерпели разительные перемены. В последний месяц тысячи солдат и рабочих встали лагерем по обоим берегам. На восточном берегу поднялись глиняные стены форта, реку пересекал крепкий настил из огромных бревен, выглядевший дамбой. Для его сооружения вырубили лес на площади в сотни акров; строительные расходы взяли на себя купцы гильдии Ко-Хон, на одну только древесину истратив, по слухам, тысячи серебряных таэлей[95].

При необходимости одна подвижная секция настила открывала проход судам. “Кембридж” миновал эту преграду и тотчас бросил якорь, встав напротив форта; ему отвели роль плавучей огневой точки, защищающей крепления настила к западному берегу.

Опробовав разные варианты, офицеры приняли решение развернуть корабль носом в сторону вероятного появления противника, тем самым как бы сузив контуры судна и превратив его в цель меньшего размера. Изъяном этой позиции было то, что она не позволяла использовать бортовые орудия. Для восполнения сего недостатка палубные пушки перетащили на бак. С учетом всей важности носовой батареи в бомбардиры назначили самых опытных матросов, разрешив им набрать орудийные расчеты по своему усмотрению. Одним из первых должность бомбардира получил Джоду, который, к вящей радости Нила, взял его в свой расчет, доверив функции сумбадара, заряжающего.

Следующие две недели орудийные команды провели в освоении и оттачивании артиллерийских навыков. Корабельные офицеры, плохо знакомые с организацией стрельб на судах европейской постройки, мало чем могли помочь, и матросы, покопавшись в памяти, составили собственные руководства. Всем заправлял ласкар-маканец[96], некогда служивший на португальском судне, именно он подавал команды мигом занять боевые посты.

Все это время на “Кембридж” регулярно наведывался Комптон, поставлявший новости. Он часто работал переводчиком представителей генерал-губернатора на продолжавшихся англо-китайских переговорах. Однако новостей было мало, поскольку британцы считали, что обсуждать уже нечего, осталось ратифицировать договор, заключенный на Чуенпи, их удовлетворит лишь безоговорочное принятие императором всех требований.

Сам Комптон был уверен, что император Даогуан не пойдет на уступки вообще. И оказался прав: однажды утром появившись на “Кембридже”, он сообщил, что император отверг договор целиком. Кроме того, он жестко выговорил генерал-губернатору Цишаню за потачку британцам. Указания властям Гуандуна остались прежними: никаких компромиссов, любой ценой изгнать захватчиков. Правда, на сей раз император не ограничился наставлениями, но лично распорядился о деньгах на восстановление и укрепление всех фортификаций Жемчужной реки. Вдобавок для усиления обороны провинции направлялись войска из Хунаня, Сычуаня и Юньнаня.

Через несколько дней в район Первого порога прибыло большое подкрепление. Неподалеку от “Кембриджа” на берегу обосновался батальон бывалых солдат из Хунаня.

Вся эта подготовка лишний раз подчеркнула, что настил – ключевой элемент в защите Гуанчжоу и, по сути, являет собой последнюю линию обороны. Дальше река разветвлялась на такое множество протоков, что блокировать все было просто невозможно. Стоило английским кораблям прорваться через Первый порог, как Вампоа и Гуанчжоу оказывались в их власти.

Однажды на занятии “стрельба боевыми” Нил вдруг рассмеялся.

– Чего ты? – спросил Джоду.

– Да вот только сейчас уразумел, что задача по обороне Кантона доверена разномастной команде “черных чужаков”.

Уже близилась середина февраля, когда мистер Бернэм сопроводил корпусных командиров в их очередной встрече с губернатором Цишанем. По возвращении он поделился с Захарием: похоже, до Полномочного наконец-то дошло, что император никогда не примет договор, заключенный на Чуенпи. На встрече Цишань, утративший свой всегдашний лоск, выглядел весьма удрученным и как-то