Я не отворачиваюсь, когда она выкрикивает мое имя, когда она стискивает мои руки, когда ее тело прижимается к моему, когда мы движемся к одной и той же точке, к этому невыразимому, невероятному сочетанию боли и удовольствия – наконец, вместе.

* * *

Спустя несколько часов, когда мы лежим рядом, глядя в потолок, тяжело дыша, она приподнимается на локте и сурово смотрит на меня.

– Мы должны победить.

– Почему ты сейчас говоришь об этом?

– Потому что эта ночь не может быть нашей единственной ночью вместе. – Ее прикосновения нежны, как поцелуй ветерка, но голос свиреп, как рычание львицы. – Мне нужна жизнь с тобой. Я хочу, чтобы мы вместе искали приключения. Обедали и ужинали. Сидели ночами у костра. Гуляли под дождем. Чтобы ты уговаривал меня заниматься любовью в неподходящих местах. Я хочу де…

Лайя замолкает, взгляд ее становится печальным – всего на мгновение, но я знаю, что она собиралась сказать. Потому что я тоже хочу детей – возможно, не прямо сейчас, но рано или поздно, обязательно.

– Я хочу большего, – шепчет она.

Я улыбаюсь, но внезапно вспоминаю, что она хочет уничтожить джиннов. А я – нет.

Если ей удастся покончить с Князем Тьмы, а мне – вернуть джиннов на Земли Ожидания и заставить их выполнять обязанности Ловцов Душ, нам все равно придется расстаться. «Ты поклялся служить мне до того дня, пока не появится желающий заменить тебя – человек, а не джинн».

– В чем дело? – Она устраивается на моей груди, опираясь подбородком на скрещенные руки, так что я вижу только ее глаза. – Что тебя гнетет?

Мы не можем быть вместе, она и я. Не будет приключений. Обедов и ужинов. Ни ночей у костра, ни прогулок под дождем. Не будет занятий любовью в неподходящих местах.

Не будет детей.

Эта ночь – все, что отпущено нам судьбой. Как только могущество вернется к Мауту, он заберет меня к себе. И заставит забыть Лайю, на этот раз навсегда.

Пока я подыскиваю слова для ответа, огонь в очаге гаснет. Теплый золотистый свет сменяется холодным синим полумраком. Наступило утро.

Далеко на юге просыпаются солдаты, им предстоит тяжелое сражение. А еще дальше, за рекой, Князь Тьмы вынашивает планы катастрофы, которая уничтожит нас всех.

Я обнимаю Лайю и снова целую, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь, надежду и желание. Все, что я хотел бы ей дарить всю нашу жизнь.

Она чувствует мое смятение и печаль. Слезы текут по ее лицу.

– Элиас… – шепчет она. – Ты…

Но я качаю головой.

– Ловец Душ, – говорю я. – Меня зовут Ловец Душ.

Лайя кивает, поднимается и расправляет плечи.

– Конечно, – говорит она. – Мы должны идти.

Мы собираем одежду, высохшую за ночь у очага, и молча одеваемся, натягиваем сапоги, доспехи, застегиваем пояса с ножнами. Поднимая оружие джинна, Лайя вздыхает, как будто несет невыносимую тяжесть. Она выходит из дома первой и ждет на поляне, повернувшись ко мне спиной.

Я плотно прикрываю за собой дверь и вздрагиваю от внезапного предчувствия, столь сильного, точно сейчас мне предсказали наше будущее: мы с Лайей никогда больше не вернемся сюда вместе.

После встречи с Каринной я выхожу из леса другим человеком. Я не думаю о том, что услышала. Я не думаю о том, что увидела. Джинны умеют читать мысли, и я не могу так рисковать.

Вместо этого я думаю об Авитасе Харпере. О его выдержке, о его нежности, о том, как он смотрит на меня, словно в этом мире для него существую только я.

Я возвращаюсь уже глухой ночью. В лагере все спокойно. Я нахожу Харпера у своей палатки. Увидев меня, он хмурится.

– Я знаю, – быстро говорю я, не давая ему произнести слова, которые уже выучила наизусть: «Ты не можешь уходить неизвестно куда, ты же Кровавый Сорокопут». – Но у меня было важное дело, с которым я должна была разобраться одна.

– Расскажи мне…

– Не могу. – Я отпускаю стражников, которые дежурят у моей палатки. – От моего молчания зависит многое, если не все.

– Кровавый Сорокопут…

– Элен, – шепотом перебиваю я. – Сегодня называй меня Элен.

Он смотрит на меня, и на его губах мелькает полуулыбка, которая сводит меня с ума. Авитас затаскивает меня в палатку, и не дождавшись, пока упадет полог, гладит мои волосы, впивается мне в губы. Я тащу его к своей койке, и мы молча падаем на постель, лихорадочно обнимаясь в темноте. Мы так торопимся удовлетворить ненасытное желание, сжигающее нас обоих, что даже не раздеваемся полностью.

Позже, перед рассветом, я просыпаюсь от холода.

– Что такое? – спрашивает он полусонным голосом, обнимая меня за талию.

– Ничего, – говорю я. – Спи.

– Тебе тоже надо поспать.

– Хорошо.

Я целую его, любуюсь его темными ресницами, высокими скулами, мышцами, перекатывающимися под его кожей, когда он привстает на локте.

– Харпер, – неуверенно говорю я. – Авитас…

– М-м-м?..

«Я тебя люблю». Так просто. Всего три слова. Но этого недостаточно. Они не передают мои чувства.

– Эмифал Фирдаант, – шепчу я слова чужого языка.

– Ты уже говорила мне это. – Он проводит рукой по моим волосам. – Что это означает?

Отвечая, я не в силах смотреть ему в лицо.

– «Пусть смерть заберет меня первой».

– Ах нет, любовь моя. – Он сжимает меня в объятиях. – Ты не можешь уйти первой. Как же я буду жить в этом мире без тебя?

Он снова закрывает глаза, но я не могу спать. Я лежу, уставившись в потолок палатки, и слушаю, как по ее крыше барабанит дождь. «Эмифал Фирдаант, – молюсь я про себя. – Эмифал Фирдаант».

Как только мы с Элиасом возвращаемся в лагерь, на нас сразу же набрасывается Кровавый Сорокопут.

– Ловец Душ, у нас проблемы с катапультами.

На ней броня, изготовленная Спиро, волосы, как обычно, заплетены в косы, и ни один волосок не выбивается из безупречной прически.

– Где ты был, черт побери…

Не договорив, она переводит взгляд с Элиаса на меня, приподняв светлые брови. Потом хмурится при виде моего опустошенного лица и холодной отрешенности, которая сквозит в его глазах.

Словно из-под земли рядом возникает Муса. Ему наверняка известно, что ночью меня не было в лагере, но он ничего не говорит. Феи беспокойно жужжат вокруг него.

– Я велел им уходить, – объясняет он, заметив, что я смотрю на крошек с радужными крыльями. – Они боятся джиннов. Но они отказались. Дарин ищет тебя, аапан. – Муса кивает в сторону палаток. – Они со Спиро сейчас у кибитки Мамы Рилы.