ждешь от меня, что я буду готовить, стирать и убирать тут целую неделю, а когда я пытаюсь по-человечески с тобой поговорить, то в ответ слышу: «Да, мама. Чего ты хочешь?»

Лик с опозданием открыл рот, чтобы извиниться – Агнес понесло.

– Я тебе скажу, чего я, на хуй, хочу. Я тут торчу целыми днями с этим недоумком, – она ткнула большим пальцем в сторону Шагги, – а ты приходишь домой и двух добрых слов мне не можешь сказать.

– Сожалею.

– Ах, ты сожалеешь? Да я побольше твоего сожалею. – Она обвела его взглядом с ног до головы, ее глаза остановились на его джинсах. – Это у тебя новые джинсы?

– Нет.

– Прежде я их не видела. Они тебе, наверно, недешево обошлись, а? Ты в них по пабам шляешься?

– Может быть.

– Что ты хочешь сказать этим «может быть»? Ты думаешь, я настолько глупа?

– Нет. Это я настолько глуп.

– Ну я только хотела узнать. Приготовить чего-нибудь горячего на обед, пока ты не ушел?

Лик моргнул. Шагги поморщился.

– Да, будь добра, – попался в ее ловушку Лик.

– Конечно, хули бы тебе не хотеть? Ты мне платишь слишком мало, чтобы я тебе горячую жратву на стол подавала.

Лик повернулся к ней спиной, чтобы взять нейлоновую куртку с кровати. Его острые плечи привели ее в ярость, и Агнес ткнула своим окольцованным пальцем ему в спину. Это застало его врасплох – Шагги видел, как Лик дернулся от боли.

– Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю. Ты кем себя возомнил, приятель? – Она переплела пальцы у себя под подбородком, превратив их в изящный веер. – Вырядился тут, понимаешь. В паб он идет со своими дружками-пидарасами. Знаешь, кто ты – ты большой старый педик. Большой старый гомик, верно я говорю?

Что-то в ее словах заставило Лика перевести взгляд на Шагги, лицо которого резко посерело. Эти самые слова Шагги каждый день слышал на улицах шахтерского поселка. Он слышал их и на игровой площадке. И сидя на последней парте в классе. Что-то в этом взгляде подсказало Шагги: его брат знает – с ним, с Шагги, что-то не так.

Она все еще продолжала пьяно бушевать, но ни один из ее сыновей не слышал ее слов. Палец Агнес ткнулся на сей раз в грудь Лика. Какой-то рефлекс заставил его вскинуть руку, и когда он ударил ее по костяшкам, раздался громкий хруст. Шагги по тому, как она сжала пальцы, понял, что ей больно. Хуже того – была уязвлена ее гордыня.

Их обоих – Агнес и Лика – трясло от злости.

– Думаешь, что ты хозяин в моем доме? Вот уж нет! – Из ее глаз потекли слезы ярости. Она снова ткнула пальцем в грудь сына. – Собирай. Свои. Шмотки. И уебывай отсюда. Ты здесь больше не нужен.

– Мама, – голос Лика снова звучал, как голос маленького мальчика.

– НЕ НУЖЕН.

Челюсть Лика задрожала. Шагги видел это. Но спустя считаные секунды дрожь прекратилась. Что-то вроде окостенения началось в его коленях и пошло вверх по всему телу, от позвонка к позвонку, и наконец он словно превратился в каменный столб. Плечи Лика распрямились, он стал таким высоким, каким Шагги никогда прежде его не видел.

Шагги дождался, когда мать принялась долбить по кнопкам на телефоне, и тогда тронулся с места, прокрался по коридору и проскользнул в спальню. Вдоль стен стояли шкафы и стеллажи, сколоченные Ликом из старых досок, которые он подобрал на стройке. Великолепная удобная мебель со множеством инкрустированных дверей и потайных ящиков. Под окном стояла массивная фанерная штуковина, в которой лежали пластинки Лика, проигрыватели и колонки. Он сделал множество отделений, чтобы в каждом помещалось ровно по десять альбомов. Точность и аккуратность исчезли теперь, когда он лихорадочно сваливал свою жизнь в черные пакеты для мусора.

– Закрой эту ебаную дверь, – рявкнул он, когда увидел Шагги. Мальчик сделал, что ему сказали, осторожно завел шариковый фиксатор в паз. Лик пролистывал свои альбомы, решая, что забрать, а что выкинуть. Шагги прошел по комнате и сунул указательный палец в петельку для пояса на джинсах Лика. Он крутил и крутил палец, пока кровь не перестала притекать в фалангу.

– Она говорит это тебе только потому, что Юджин от нее ушел. Ты подожди. Это пройдет.

Лик повернулся, вытащил руку брата из петельки.

– Господи боже, Шагги! Я хочу сказать тебе кое-что, и я хочу, чтобы ты внял мне, не просто выслушал. Ты меня понял?

Мальчик задумчиво кивнул.

– Слушай. Ты теперь единственный мужчина в доме. Так что тебе предстоит повзрослеть и делать кое-что. Ты должен будешь ради нее же самой приглядывать за тем, как она тратит деньги. Когда она будет получать пособия по понедельничной и вторничной книгам, ты должен будешь забирать часть денег, чтобы кормиться до конца недели. Как считаешь – тебе удастся это сделать?

Шагги хотел сказать, что уже это делал. Что с семи лет этим занимается.

– Ты должен будешь не выпускать ее из дома и не пускать в дом других алкашей. Вырви телефонную вилку из розетки, когда она не видит. Если они придут к дверям, попытайся их прогнать. Скажи, что ее нет дома. И вдвойне это относится к мужикам. Понял? – Лик продолжал наполнять черные мешки тем, что составляло его жизнь; ненужные предметы, которые перестали что-то значить для него, он швырял в угол. Даже в спешке он вел себя так, будто это давалось ему легко, будто он все обдумал сто раз заранее. – Мужикам нужно будет от нее только одно – они воспользуются ею, причинят ей боль. – Он помолчал. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да. – Он знал об этом больше, чем Лик мог себе представить.

– Ты собираешься и дальше учиться в школе?

– Я постараюсь.

– Старайся изо всех сил. Не повторяй моих ошибок, Шагги. Стань кем-нибудь. – Лик сгреб в крепкий кулак клок волос брата и легонько потрепал его. – Если боишься оставлять ее одну, прячь все таблетки, какие есть в ванной. И если уж на то пошло, спрячь бритвы и мясные ножи. Заверни все это в полотенце, унеси из дома и спрячь в кустах. Понял?

Лик несколько секунд разглядывал брата.

– Тебе сейчас сколько – тринадцать? – Лик дунул вверх на свою челку. – Черт, скоро на лобке заросли появятся. Послушай, это долго не продлится. Еще чуток потерпи, тогда и ты сможешь уйти.

Шагги с выражением отвращения на лице втянул голову в плечи.

– И кто же тогда будет за ней присматривать?