Возможно, и правда тогда думалось именно так, стало быть, за секунду тысяча лет пронеслась туда и обратно. И в ту же бесконечную секунду – Зора спотыкается, подпрыгивает и рушится мне под ноги, тяжело ударившись головой. Заложник и палач тоже падают. Мальчишка вьется и катится.

А мы оба, Андрес и я, так и стоим. Под грохот выстрелов и слитный вопль, в котором пробивается: беги, беги, беги! Санди бежит на четвереньках и пропадает с глаз. Перед глазами возникает Старый Медведь, толкает меня к дому. Андрес шарахается назад, оступается, падет. Старый Медведь взваливает Зору на плечи. Я почему-то вижу их снизу и не понимаю, откуда под щекой трава. Вдруг руки рывком выворачиваются, меня тащат спиной по земле, по ступенькам, по веранде, через порог. Марта выпускает мои руки, обхватывает голову и отчаянно кричит: «Ты ранен? Где больно?!»

Это уже было… Когда-то…

Больно везде, но тело знает, что я не ранен. Медленно приподнимаюсь. Встаю. Ноги держат. Она меня вытащила. Ее губы на моих губах. Тихо отодвигаю ее, иду в комнату. Шаги все тверже.

Мальчишка жадно пьет из кувшина. Роняет его. Обливается. Течет темное вино. Он садится прямо в лужу и плачет. Зора на полу, под головой подушка. Герти какими-то жуткими щипцами разрезает ему сапог. Разматывает окровавленную портянку. Красное на белом. Марта подхватывает карабин и бежит по лесенке наверх. Старый Медведь говорит в рупор: «Мы не стреляем. Андрес, уходи». Грохот выстрелов замирает, но сразу с треском разлетается фонарь над окном, брызжет стекло. У них тоже есть хороший стрелок.

Рассвет уже не серый, а голубой. Андрес встает. Стоит, смотрит. Может быть, ему страшно повернуться спиной. Нет, что-то говорит. Не слышно. Кричит: «Стреляйте!» Как бы не так. Ты еще рубаху порви на груди. Сам стреляйся, если приспичило.

Он и правда рвет рубаху. «Уходи, Андрес, – повторяет Старый Медведь. – Нас не возьмешь». Он медленно поворачивается, идет, сильно припадая на ногу. А фуражка – ветер покачивает фуражку на круглом козырьке. Рядом с неподвижной головой. Белый лоб. И черное на белом.

«Алекс, помоги, – зовет сестренка. – Поставь сюда»

Переставляю на пол медицинский ящик. Ну, уже конец? Как все это странно. Как быстро. Или долго. Зора открывает глаза, дергается, скрипит зубами. «Тише, это я, – наклоняется к нему Герти. – Кость цела, ничего, навылет, сейчас перевяжу»

Нет, не конец. Снаружи вой, ржанье. Пальба. Зачем? Скоро солнце взойдет. Из дома не отвечают.

«Сидите, не вставайте, – говорит Старый Медведь. Приносит тяжелую ставню-щит и сбоку задвигает окно. – Сами не знают, чего хотят. Прячутся за лошадьми». Задвигает второе окно. Я нащупываю на столе спички, зажигаю лампу. Возвращается ночь. Окованная ставня звенит. Вдруг страшная уверенность обваривает меня изнутри. Хочу быстро взбежать по лестнице, но подкашиваются ноги. Взбираюсь и вижу, что Юджина жива, но делает именно то, что вообразилось или предсказалось. Она делает шаг из укрытия, чтобы стать в окне. Кидаюсь вперед – прыжок – и мы вместе падаем под стену. Кажется, она сильно расшиблась. Или это я расшибся. Черно в глазах. Кричат. Марта и Нина обнимают ее, тащат в сторону. В глазах яснеет. Сажусь. Дон пригибает меня к полу. Но я успеваю увидеть, что оттуда, издалека, из-за дуба-исполина вылетают всадники. Стрельба ударяет, как волна в берег. Да что же это?

Дон отпускает меня. Говорит: «Вот и все. Стреляют в воздух. Это капитан». Осторожно выглядываю. Несколько лошадей бьются на земле. Группа верховых улепетывает по дороге в город. Двое проносятся под окнами неведомо куда. А там, позади, неподвижно стоит тесная группа, и капитан – теперь я хорошо его вижу – хлещет хлыстом направо и налево. Хлыст взлетает в воздух, переворачивается, капитан бьет рукоятью одного, потом другого. Оба падают. Первый был Андрес, а кто второй?

Мы с Доном оглядываемся вместе. Юджина скорчилась в углу возле изголовья постели. Обнимает колени руками, голова на простыне. На виске расплывается синяк. С виска на щеку текут капли крови. Как слезы. Марта на коленях рядом. Распускает ей косу. Вдруг мне словно что-то вонзается в череп… и тут же Марта сжимает губы и выдергивает из-под рыжих волос окровавленную шпильку, проколовшую кожу. Нина роется в саквояже с красным крестом. Шуршит бумага, звенят пузырьки. Юджина приподнимает голову и открывает глаза. Губами говорит: «Не надо. Не страшно. Кто там?» Я повторяю за ней. Нина подходит к окну, всплескивает руками: «Там отец Зоры! И наш начальник безопасности. И трое наших десятников. И еще один человек. Неужели прокурор?»

Сверху видно, как снаружи распахивается дверь дома. Выходит Старый Медведь, зовет нас: спускайтесь! Капитан слетает с седла, отбрасывает хлыст, быстро обнимает Старого Медведя, но словно и его отбрасывает с дороги. Юджина говорит губами: идите, идите, идите, со мной ничего, я потом приду. Нина бежит вниз. Мы медлим. Дон собирает оружие. У него лицо дрожит. Марта смотрит на меня. Я говорю: «Иди».

Я не хочу идти туда. Останавливаюсь на лестнице. Возвращаюсь. Подхожу к Юджине. Говорю какую-то глупость: «Ты мой Вильгельм Телль. Кошка рыжая. Не умирай» У нее губы шевелятся, глаза закрыты: не надо, иди, я приду, я не умираю. Дотрагиваюсь до красной капли на щеке. Разворачиваюсь и бегу вниз. Марта стоит на площадке. Спускаемся вместе. Там что-то произошло. Хотя нетрудно догадаться: капитан ударил раненого Зору. Он же говорил, что в нем сидит зверь. Герти заслоняет Зору и плачет. Санди всхлипывает и бубнит: правильно, заслужил! Капитан тигриным броском оказывается рядом. Хлопает меня по плечу, как будто отпихивает. Сдергивает Марту со ступеньки, вжимает ее в себя, целует так, будто рвет зубами. Она вскрикивает: нет! Он зажимает ей рот, измеряет меня взглядом. Поднимает ее, как тигр добычу. Уносит в комнату, захлопывает дверь и задвигает засов. Герти ахает, мечется, умоляет: откройте, откройте… Бросается к окну: папа, папа! Убегает…

На чугунных ногах подхожу к двери. За ней полная тишина. Ни движения, ни вздоха. А чего бы я ждал? Нелепо задвигаю наружный засов. Отодвигаю. Собираюсь с силами. Говорю: «Стефан, отоприте, так нельзя». У меня гнусный, гнусавый, насморочный, разбитый, дребезжащий голос. Раньше не замечалось. Жду неизвестно чего. Тишина. Повторяю: «Капитан, отоприте».

Зора с трудом приподнимается, хватаясь за живот, и дико смотрит на меня. Санди пятится на кухню. За дверью негромко, но внятно капитан говорит: «Слышишь?» Отвечаю: «Да, отоприте». Но он не со мной говорит… Там шаги и какой-то короткий звон, словно разбилось стекло. У меня все слова вымело из памяти. Тупо повторяю: отоприте.

Молчание. Что-то стучит и катится. Ноги выносят меня с веранды. Вздрагиваю от выстрела. Сажусь на ступеньку. Это добили лошадь. Нет, не лошадь – серого мула. Они перестреляли наших лошадей. Андрес сидит на земле. Нина перевязывает ему голову. Можно подойти и врезать ему сапогом в живот, как врезал капитан Зоре. Или посоветовать застрелиться. Или спросить: кто ты такой?..

Тихо. Ветер улетел. Необъятная крона дуба-великана словно накрыта золотым диском. Солнце выкатилось. Подходит Старый Медведь и с ним двое. Один мрачно и тяжело обходит меня и поднимается в дом. Это, наверное, отец Зоры. Второй говорит: я заместитель окружного прокурора. Старый Медведь молча стоит надо мной. Закрываю глаза и не слушаю, что еще говорит заместитель. А Юджина так и сидит там, наверху, обхватив руками колени. Ей больно. И мне больно. Непонятно где. Везде.