Лев живет у Старого Медведя. Он каждый вечер выходит на площадь перед гостиницей, и его львица поет и плачет. Локанда, разумеется, открыта. Все обвинения с Карло сняты.

Приехали два репортера от столичных газет, повертелись и умчались. Третьего – от оппозиционной прессы – не пустили. Репортажи оказались в традиционном духе: «патриоты-ополченцы на защите дальних рубежей любимой родины». О совершившихся ужасах ни словечка, лишь невнятные намеки на необходимость неких перемен, которые «назрели». Нашему «Голосу границы» велено молчать о случившемся до окончания следствия.

Дядя не получил конспиративную телеграмму, из чего стало ясно, как плотно контролируется его корреспонденция. Зато получил неофициальный совет не вмешиваться. Любая его активность в этом деле будет воспринята как давление на следствие. Мать в панике умоляет меня немедленно возвращаться, как только будет снята подписка о невыезде. Отец сорвался на свое неизбежное: ты, который вечно, ты опять загубил все надежды!.. Впрочем, меня ни в чем не обвиняют, кроме уголовно ненаказуемого «срама». Индюк пожимает жирными плечами. К оружию я не прикасался. Добровольно вышел к представителям законной власти. Правда, я настаиваю, что обменивал себя на ребенка-заложника, но поскольку никто не брал ребенка заложником, то это утверждение пусть останется на моей совести. Как и другое: что я знаю от покойного Юлия, будто в ту самую ночь он видел Ларса вместе со знаменосцем и комиссаром в фуражке.

Это свидетельство шоком встряхнуло город, но индюка оставило равнодушным. Мало ли что привиделось больному старичку, которого сердечно жаль… даже если бедняга и впрямь говорил что-то подобное…

Что произошло и что будет, я так и не понимаю. Знаменосцу приходится нелегко, хотя он не столько оправдывается, сколько нападает. Экстраординарные полномочия «ревизора-комиссара» подтвердили из центра. Но индюк ставит в неприятное положение своих начальников в столице. Эта свинья в фуражке, кто он такой? Двадцать пять лет и никакого образования. Был мелким карьеристом в службе добровольцев порядка. Попался на ограблении гражданина, схваченного патрулем добровольцев. Историю замяли, но грянула другая – о жестоком избиении задержанного. Тоже замяли. Поэтому есть все основания верить мальчику, когда он говорит, что его захватили заложником. А застрелить злодея, который держал ребенка на веревке, это совсем не то, что застрелить ревизора из столицы. И неужели уличенного грабителя послали на границу с экстраординарными полномочиями? Зачем? Для какого дела?

Капитан теперь бомбардирует столицу запросами, а ему отвечают, что пришлют другого ревизора, военного юриста.

Но главная индюкова беда – деньги. Те самые деньги, которые он пытался выставить мотивом убийства. Где они? То есть забрал их, конечно, палач в фуражке, но куда спрятал? И на что надеялся? Думаю, индюк давно нашел бы их у меня в конторе или под половицей в комнате Гая, но, оказывается, случайное предположение, что деньги узнаваемые, оказалось верным. Ларс попросил вернуть ему всю сумму самыми крупными купюрами. А самые крупные по рукам не ходят этак запросто. Если убийца взят с поличным и во всем признался… – где же деньги? А раз их нет, то чередой появляются неизбежные вопросы.

В довершение своих неприятностей индюк поссорился с Виртусом, потеряв крепкого союзника. Моралист потребовал уничтожить гнездо разврата. Немедленно! Но индюк отказал. Не захотел лишаться источника пикантных сведений. Теперь Виртус кричит, что в знаменосце разочаровался, и возлагает все надежды на Артура-героя, командира лазутчиков, который требует досрочных перевыборов капитана и сам хочет баллотироваться. Знаменосца герой прямо обвиняет в убийствах.

Уже понятно, что суда не будет, что как бы к знаменосцу не подступались, ухватить его по-настоящему не получится.

Все протагонисты остались на своих местах.

Только Андрес собирается уезжать, когда закончится следствие. Говорят, он женится на Аните и увозит ее с собой. Дурочка краснеет до слез и шепчет: неправда… Ее дед солидно-радостно объясняет, что внучка обручилась с соседским сыном. Обе семьи только об этом и мечтали, ребятишек помолвили, а поженят через годик. Пока рано, слишком молоденькие. А вздорные выдумки, будто девочка писала кому-то любовные записки… – он очень не советует повторять!

Истерик Зора без памяти влюбился в сестренку Герти, скоропалительно сделал предложение, получил отказ и теперь терзается и чахнет. Он в истерической ссоре с отцом, живет в нашем городе у родственников и набивается мне в друзья.

Моя контора снова работает. На земляков произвело впечатление, что документы, за которые я отвечал, не попали в руки знаменосцу. Клиенты пошли потоком. Большинство с двумя одинаковыми вопросами: накрепко записать собственность и накрепко выяснить, какие по закону у гражданина права на сопротивление произволу властей. Я предложил устроить воскресный класс юридического просвещения. Знаменосец запретил было, но запрет пришлось отменить.

Толстый бакалейщик, мой верный клиент, в большом горе. Он слишком понадеялся, что с возвращением капитана индюк исчезнет сам собой или его удастся выпихнуть отсюда. Когда понял, что не получается, то загорелся перевыборами. Дона Дылду – в капитаны, Артура-лазутчика – начальником безопасности. Или наоборот, тоже хорошо. Но когда окончательно осознал, что как бы ни менялись капитаны, знаменосец останется на месте, пришлось сильно задуматься. Не лучше ли было слушать жену с дочкой, не кричать, не жаловаться, а сидеть тихо. Что теперь делать? Ведь нам тут жить!

Меня никто не принуждает уехать. Для земляков отъезд – это изгнание и наказание, а мне искренне сочувствуют. О «позоре» не вспоминают. Уважают за то, что рисковал жизнью за ребенка. Оказывается, я герой, доказавший готовность к самопожертвованию. Но глас народа Ксан вздыхает, что испытания еще не кончились. Все знают, что я пожертвовал своим чувством к любимой женщине, что мне тяжко и невыносимо, но я должен скрепить сердце и не приближаться к ней, не говорить с ней, не искать встреч, не напоминать о себе. «Ну, сам понимаешь, правда? – повторяет Ксан, который считает своей обязанностью каждый день приходить и утешать меня. – Ну, держись, терпи, а чем могу – помогу».

Капитан хочет официального развода и юридического брака с Мартой. Его жена развода не дает, но готова принять сложившееся положение вещей. На том условии, что дети ничего не узнают, а на время ее приездов на границу «эта женщина» будет исчезать с глаз. Горожане, слишком горячо занятые волнующим вопросом, спорят и колеблются. С одной стороны, было бы правильно, чтоб землячка и ополченка стала законной супругой. С другой стороны, еще правильнее, чтоб она пожертвовала своими интересами ради детей, которые ни в чем не виноваты. И приводят в пример меня, благородного страдальца. «Хорошие люди должны жертвовать! – Да, верно! Но легко судить тому, у кого дочери нет. У нее тоже дети будут. Старый Медведь обязан о внуках побеспокоиться. Это что ж, останутся незаконными? Вот вы бы согласились? – Честно говоря, нет, хотя тут дело совсем особенное»

Капитан меня не выдал, поэтому Старый Медведь тоже думает, что я пожертвовал собой, а Марта пожертвовала мной. Он хочет, чтобы мы с Мартой уехали за границу, как я и предлагал. Вернулись бы, когда все улеглось. Он считает меня страдающей и правой стороной.