Да, она сама себя обвиняет. Но вдруг почувствовала, что я здесь. Быстро обернулась, и вслед за ней все смотрят на меня. Дребезжит удивление. Тезка Ксан ахает: «Подрался? С кем?» Артур-герой режет меня взглядом, словно взмахивает блестящим клинком.

– Так это ты и есть? Тот самый? В борделе осрамился? А что, капитан уступил ее тебе? Или вы ее делите? Вас же видели всех троих вместе?

Так, еще один глас народа… Тишина мертвая, оскорбление смертельное. Кирпичный Дед набирает в грудь воздуху. Я обнимаю его за плечи, говорю:

– Спокойно, друг Артур. Земляк не понимает, а мы объясним.

– Начинай, – велит герой. – Я тебя слушаю.

Если он ждет защитительной речи, то ошибается. У густого черного вина привкус крови. Губам больно. Оскорбление не оскорбляет. Нервный или хмельной подъем. Герою бы к доблести добавить ума.

– Вы сказали, что в городе карательный отряд.

– Могу повторить, если сам не видишь.

– Не вижу. Но вы, герой границы, видите карателей и не сопротивляетесь, не протестуете, не требуете арестовать убийц. Вы сидите и обвиняете. Кого? Не тех, кого нужно, а тех, кого безопасно.

– Это ты мне?!

– Именно вам. Потому что вы не учитель и друг, а судья. Скорый и неправый. Вы раздаете приговоры тем, кто ответить не может.

– Это вы мне?

– Именно вам. Мы все должны узнать правду, восстановить доброе имя и наказать злодеев. Вместо этого вы моей семье выдали приговор. К изгнанию или даже к смерти.

– Я так не говорил.

– Именно так, и все слышали. Им не жить, а настоящих виновников вы не трогаете. Тех, кто убивал.

Бурный говор вздымается со всех сторон. У Артура-героя пальцы медленно сжимаются в кулак. Теперь все смотрят на него, а он на меня. В нем была жгучая искренность правоты. Такое чувство всегда сильно действует и на говорящих, и на слушающих. Даже если обвинение несправедливое. Ему невыносимо это признать. Но он благородный. Поэтому молчит и собирается с силами. А я признаюсь, что тоже виноват:

– Еще вчера я знал, что дедушку Юлия нужно спрятать, но не спрятал…

Герой оживает, упрекает: «Привел бы ко мне, никто б его…» Опять замерзает тишина. Вспомнили смертельное оскорбление. Тезка Ксан примирительно встревает, выносит вердикт: люди все понимают, все было честно, Марта останется с капитаном, а мне, тоже честному, придется пострадать.

Он действительно глас народа: все согласны. Воздух сгущается и давит на героя: ему нужно извиниться. Передо мной, страдальцем. А особенно перед подругой капитана.

– Марта! Сестренка! Капитанша! – ревет Ксан, обрадовавшись сдуру – Держись, в обиду не дадим!

Все поднимают полные стаканы, как будто он прокричал «ура». Я сажусь между Мартой и героем-судьей. В нем нельзя терять союзника, нельзя заставлять его унижаться, к тому же я вспомнил, что надо сделать. Пусть он, командир и учитель Гая, потребует опровергнуть клевету, будто его боец был пьян во время боевой работы. Сейчас я продиктую протест и запрос. Нужно и можно доказать обман. Лазутчик кивает. Говорит: «Напиши, Марта, я подпишу». Это надо понимать как извинение. – О пытках отдельный протест напишем». Нам приносят стопку бумаги, чернильницу, карандаши, ручки. И кувшин вина. Мы с Артуром состукиваем стаканы. Пить не стоило бы, диктовать уже трудно, что-то заволакивается в мозгу. Я беру карандаш, пишу: «О чем ты думаешь? – и подвигаю листок Марте. Ее рука на секунду отрывается от ровных строчек. На листке возникает ответ: Где папа?» Я диктую запрос, а карандаш пишет: «Нас разлучают». Ответ: «Да». «И ты подчиняешься?» – «Теперь другая жизнь». – «Ты остаешься с ним?» – «Я люблю тебя. Я тебя люблю». – «Да или нет?» – «Я не хочу». – «Да или нет?» – «Нет». И это «нет» – зачеркнуто…

Мы разбираем копии, Артур-герой подписывает. Эти в коллегию, эти сейчас же отнести новому знаменосцу. Новому? Кому? Оказывается, никто еще не знает, что назначили Андреса.

У меня уплывает сознание… и карандаш мой так и не написал: «Я тебя не отдам»…

– Где же Старый Медведь? – все вдруг начинают говорить об этом. – Что могло случиться, почему его нет до сих пор?

– Наверное, не все поисковые отряды знают, что отбой. Не все знают, что произошло тут у нас.

– Каратели задержали! – жестоко решает Артур.

«Не может быть… – думаю я. – Хотя может…» А кто-то кричит:

– Он там не один, если бы задержали, мы бы уже знали!

Взбадриваюсь вином. Сил не осталось, а ведь не прошло и полсуток. Меня вытаскивают из-за стола. Волокут в уборную. Обливают голову ледяной водой. Желудок выворачивается наизнанку. Сразу легче. Со мной возится целая толпа. Тезка Ксан трясет, уговаривает: «Ну, терпи, держись, оно так, все понимают …». О чем это он?

– … приляг, засни! – просит Марта. – Пойдем, уложу тебя и поговорим.

– Нет! – твердо, но смущенно вмешивается Ксан. – Теперь, сестренка, ты перед всем миром капитанша. Не ходи. Сам отведу, сам уложу.

«А ты глас народа», – изрекаю я, то ли насмешливо, то ли всерьез. Он обдумывает. «Ну… ну, спасибо. Стараюсь по правде. Зря не болтаю». – «Люди поддержат капитана?» – «Не сомневайся. Законная власть»

– Знаменосец тоже законная власть, – говорит Марта.

Я трезвею. И слушаю.

– Сейчас на коллегии они попытаются капитана сместить. Пожалуй, не выйдет. Но отстранят от должности на время разбирательства. И наш случай именно тот – когда врут в глаза. Мы спрашиваем: что значит с поличным? Они отвечают: выследили. Что значит выследили? Отвечают: взяли с поличным.

Мы втроем топчемся перед лестницей. Пусть в моей комнате наверху Юджина с Гертрудой вдвоем поплачут. Я там лишний. Голова хмельная, надо себя пересилить. Я не слышу, что говорю вслух, а что думаю про себя. Мысли расползаются. А где Санди? Марта отвечает, но у меня не включается понимание.

– … найдет он папу или не найдет. Лев его спрячет. До приезда прокурора…

Сознание носится по кругу: мальчишка будет свидетельствовать, виноватость заставит… нет, виноватость – не помощник и не советчик, а погубитель… Старый Медведь и капитан тоже приедут виноватыми…

Марта держит меня за руки. Как же я напился не вовремя …

Сон затягивает, как черная волна. Ласковые пальцы приподнимают мне руку, вдвигают в ладонь холодную кружку. С трудом разлепляю глаза, и сквозь муть вижу плачущую Делли. Когда она появилась? А может, снится. Волна крутит и уносит. Куда исчез Кирпичный Дед? Что происходит на заводе? Хотя громить они вряд ли нагрянут: индюку завод нужен в рабочем состоянии.

Ссорятся Виртус и Карло. Оба уже задыхаются. В зале почему-то никого больше нет.

– Я получил гражданство по закону! Четверть века назад! Я выжил десять лет неполноправия!

– Обижайтесь, не обижайтесь, а вы иностранец. Закон добренький, дает десять лет неполноправия, а я бы – пожизненно. Свою родину бросили, сюда прикатили.