их, я послушаю!

Цзя Чжэн почтительно кивнул, встал и приблизился к фонарю. Он увидел, что первую загадку составила Юань-чунь, и в ней говорилось:

Она заставит духов злых

    совсем утратить смелость.

Ее дыханье – словно гром,

    как сверток шелка – тело.

Она внезапно загремит,

    и вздрогнет человек,

Взгляни – осталась лишь зола,

    она уже сгорела.

(Игрушка.)

– Хлопушка? – нерешительно произнес Цзя Чжэн.

– Совершенно верно! – поспешил ответить Бао-юй.

Затем Цзя Чжэн прочел загадку, которую составила Ин-чунь:

Неба движение неисчерпаемо,

    безрезультатно оно,

Но невозможно узнать без движения,

    что и чему здесь равно.

Целыми днями что заставляет

    двигаться взад и вперед? —

Светлого с темным подсчеты не сходятся,

    их уравнять не дано.

(Обиходная вещь.)

– Счеты! – воскликнул Цзя Чжэн.

– Верно, – подтвердила Ин-чунь.

Цзя Чжэн стал читать дальше. Это была загадка, придуманная Тань-чунь:

Внизу ступенек стоя, мальчик

    взор кверху обратил,

Орнамент яркий в день Цин-мин

    ему, конечно, мил.

Когда ж струна летящей нити

    повисла вдруг без сил,

Никто кругом восточный ветер

    в разлуке не винил.

(Игрушка.)

– Бумажный змей, – высказал предположение Цзя Чжэн.

– Правильно, – ответила Тань-чунь.

Цзя Чжэн стал читать следующую загадку, которую придумала Дай-юй.

С рассветом кто с собой уносит

    их тонкий аромат?

Ни цинь, ни одеяла складки

    их запах не хранят.

Слуга, за временем следящий,

    зарю не возвещает;

Служанки нам о пятой страже

    с утра не говорят.

Горят головки каждый вечер,

    сгорают по утрам;

Горят сердца их год за годом

    и день за днем горят.

Проходит время чередою —

    о, пожалейте их,

Сгорающих при ясном небе,

    в ненастье, дождь и град.

(Обиходная вещь.)

– Не иначе как благовонные свечи, которые жгут ночью, чтобы отметить время! – воскликнул Цзя Чжэн.

– Верно! – подтвердил Бао-юй, опередив Дай-юй.

Цзя Чжэн стал читать следующую загадку:

Он с южной стороны сидит,

Лицо на север обратил.

Смеется Сян[99] – смеется он,

Сян грустен – тоже загрустил.

(Обиходная вещь.)

– Замечательная загадка! – одобрил Цзя Чжэн. – Я думаю – это зеркало.

– Верно, – улыбнулся Бао-юй.

– Кто ее придумал? – спросил Цзя Чжэн. – Я не вижу никакой подписи.

– Эту загадку, должно быть, придумал Бао-юй, – сказала матушка Цзя.

Цзя Чжэн ничего не ответил и стал читать последнюю загадку, принадлежавшую Бао-чай:

Хоть есть глаза, но нет зрачков,

    и пуст ее живот.

Раскрылись лотосы в воде —

    и радость с ней придет.

Но листья уронил утун,

    и мы расстались с ней:

Супругов нежная любовь

    зимою не живет.

(Обиходная вещь.)

Прочитав загадку, Цзя Чжэн задумался:

«Вещь, о которой говорится в загадке, сама по себе ничего особенного не представляет, но, если девушка в таком молодом возрасте сочиняет подобные загадки, это не сулит ей счастья и долголетия!»

При этой мысли ему стало грустно, и он молча опустил голову. Матушка Цзя решила, что Цзя Чжэн утомился, да и в его присутствии молодежь не может веселиться, поэтому она сказала сыну:

– Иди отдыхай! Мы немного посидим и тоже разойдемся.

Услышав слова матушки Цзя, Цзя Чжэн несколько раз почтительно кивнул, попросил мать выпить кубок вина и после этого удалился. Вернувшись к себе, он лег на кровать, но уснуть не мог, ворочался с боку на бок и в душе чувствовал еще большую досаду.

Между тем после ухода Цзя Чжэна матушка Цзя сказала детям:

– Теперь можете веселиться сколько угодно.

Не успела она произнести эту фразу, как Бао-юй подбежал к фонарю и стал высказывать мнение насчет того, какая загадка хороша, какая не совсем удачна, а какая и вовсе никуда не годится. Он сильно размахивал руками, точно обезьянка, спущенная с привязи.

– Что ты разошелся? – оборвала его Дай-юй. – Разве не приличнее было бы сидеть и шутить так, как это было недавно?

Фын-цзе, которая незадолго перед этим выходила во внутренние комнаты, вернулась и вмешалась в разговор:

– Тебе нужно, чтобы отец не отходил от тебя ни на шаг. И как это я забыла намекнуть твоему отцу, чтобы он заставил тебя сочинять загадки в стихах? Вот когда бы пот тебя прошиб!

Бао-юй рассердился, подбежал к Фын-цзе и принялся тормошить ее.

Немного пошутив с внучками, матушка Цзя почувствовала усталость. В это время уже пробили четвертую стражу. Тогда она приказала раздать служанкам оставшееся угощение, а сама поднялась с места.

– Пойдемте отдыхать, – сказала она. – Праздник еще не окончился, и завтра придется встать рано. Поиграть еще успеем.

Все не торопясь разошлись.

Как прошел следующий день, можно узнать из двадцать третьей главы.

Глава двадцать третья, повествующая о том, как строки из «Западного флигеля» запали в душу молодого человека и как арии из пьесы «Пионовая беседка» растрогали нежное сердце девушки

На следующий день матушка Цзя решила продолжить праздничные развлечения.

Между тем Юань-чунь, вернувшись во дворец, снова просмотрела стихотворные надписи, сделанные для «сада Роскошных зрелищ», которые она велела Тань-чунь переписать, и оценила их достоинства и недостатки, а затем распорядилась, чтобы все надписи были вырезаны на камне и расставлены в саду.

Получив приказ, Цзя Чжэн пригласил искусных резчиков по камню. Наблюдать за работой он поручил Цзя Чжэню, Цзя Жуну и Цзя Цяну. Но поскольку в ведении Цзя Цяна находились двенадцать девочек-актрис во главе с Вэнь-гуань, свободного времени у него не было и свои обязанности он перепоручил Цзя Чану, Цзя Лину и Цзя Пину. Работа эта выполнялась с большой торопливостью. Но об этом мы рассказывать не будем.

Между тем двенадцать буддийских и двенадцать даосских монашек из храма Яшмового императора и храма бодисатвы Дамо были выселены из «сада Роскошных зрелищ», и Цзя Чжэн собирался расселить их по другим храмам. Об этом узнала госпожа Ян, мать Цзя Циня, дом которой находился позади дворца Жунго. Ей захотелось, чтобы присмотр за монахинями поручили ее сыну, так как она надеялась, что за это он будет получать кое-какие деньги. Однако она побоялась явиться прямо к Цзя Чжэну и решила сначала переговорить с Фын-цзе. Зная, какой острый язык у