госпожи Ян, Фын-цзе пообещала ей все устроить. После этого Фын-цзе отправилась к госпоже Ван и сказала ей:

– Мне кажется, этих монахинь расселять не следует. Ведь если государыня приедет опять, они снова потребуются, снова начнутся хлопоты. По-моему, лучше всего поселить их всех в «кумирне Железного порога». Тогда придется выдавать им ежемесячно несколько лян на пропитание да приставить к ним человека, который присматривал бы за ними, зато в случае надобности они смогут явиться по первому зову.

Выслушав Фын-цзе, госпожа Ван решила посоветоваться с мужем, и тот с ней согласился.

– Хорошо, что вы меня надоумили, – сказал Цзя Чжэн. – Так мы и сделаем.

Он тотчас вызвал к себе Цзя Ляня.

В это время Цзя Лянь обедал с Фын-цзе. Услышав, что его зовут, он сразу отложил в сторону палочки и встал из-за стола.

– Погоди немного и послушай, что я тебе скажу, – удержала его Фын-цзе. – Если тебя вызывают по какому-нибудь другому делу, это меня не касается; но если речь пойдет о монашках, делай так, как я тебе посоветую.

И она рассказала мужу, что́ надо делать и как себя вести. В ответ на это Цзя Лянь покачал головой:

– Мое дело – сторона! Этими делами занимаешься ты, ты и говори сама!

Фын-цзе насупилась, отбросила палочки для еды и, обращаясь к Цзя Ляню, полушутя-полусерьезно спросила:

– Ты это всерьез или шутишь?

– Сын пятой тетушки из западного флигеля Цзя Юнь уже несколько раз приходил ко мне, – улыбнулся Цзя Лянь, – он хочет получить какое-нибудь место. Я обещал устроить его и велел ждать. Но едва мне удалось подыскать для него дело, как ты опять перехватила.

– Успокойся, – сказала ему Фын-цзе. – Государыня распорядилась, чтобы в северо-восточном углу сада посадили побольше сосен и кипарисов, а у подножия башен добавили цветов и трав. Когда эти работы начнутся, я поручу Цзя Юню присматривать за ними.

– Это, пожалуй, подойдет, – согласился Цзя Лянь и усмехнулся: – А теперь я хочу тебя спросить: почему вчера вечером, когда я хотел поиграть с другой, ты рассердилась?

При этих словах все лицо Фын-цзе залилось густым румянцем, она обругала мужа и, снова склонившись над своей чашкой, продолжала молча есть.

Цзя Лянь засмеялся, вышел из комнаты и отправился к Цзя Чжэну. Оказалось, тот действительно вызвал его по делу о монашках. Помня о том, что ему наказывала Фын-цзе, Цзя Лянь сказал:

– Мне кажется, что Цзя Цинь – малый, подающий надежды, и это дело можно поручить ему без всякого опасения. Все равно, по существующим у нас в доме обычаям, кому-то придется платить.

Цзя Чжэн не стал слишком вдаваться в подробности, и как только выслушал мнение Цзя Ляня, сразу с ним согласился.

Цзя Лянь вернулся домой и рассказал Фын-цзе содержание своего разговора с Цзя Чжэном, а Фын-цзе тотчас же приказала передать госпоже Ян ответ. Цзя Цинь тут же явился, чтобы выразить благодарность Фын-цзе и Цзя Ляню.

Кроме того, Фын-цзе сделала Цзя Циню еще одно одолжение: она приказала выдать деньги на содержание монашек на три месяца вперед, составила расписку, на которой Цзя Цинь расписался, и выдала ему доверительный знак на право получения денег. Цзя Цинь отправился в кладовые и получил все, что причиталось.

Таким образом, было еще зря истрачено триста лян серебра!

Цзя Цинь, получив серебро, взвесил на руке один слиток поменьше и отдал его приказчикам «на чай». Затем он приказал мальчику-слуге отнести серебро домой, а сам пошел советоваться с матерью. После этого он нанял одну коляску для себя, еще несколько колясок для монахинь и отправился к боковым воротам дворца Жунго. Здесь он вызвал из сада всех монахинь, усадил их в коляски и повез в «кумирню Железного порога». Но пока мы об этом рассказывать не будем.

После того как Юань-чунь разобрала все надписи, составленные для «сада Роскошных зрелищ», ей вдруг пришло в голову, что отец из почтения к ней запер сад после ее отъезда и не разрешает никому туда входить. Разве можно, чтобы такой прекрасный сад пустовал? Почему не разрешить сестрам, которые умеют сочинять стихи, жить в этом саду? Это доставило бы им большое удовольствие, да и они оценили бы все красоты этого сада! Потом она подумала, что Бао-юй воспитывался с малых лет в среде сестер, и если ему не позволить жить вместе с сестрами в саду, матушка Цзя и госпожа Ван будут недовольны. И она разрешила Бао-юю тоже поселиться в саду.

Она вызвала к себе евнуха Ся Чжуна и приказала ему отправиться во дворец Жунго передать приказание, чтобы Бао-чай и другие сестры переселились в сад, а вместе с ними Бао-юй, которому, как думала Юань-чунь, там лучше будет заниматься.

Приняв от Ся Чжуна повеление государыни, Цзя Чжэн и госпожа Ван сообщили о нем матушке Цзя, и та немедленно распорядилась послать людей в сад, чтобы они привели в порядок жилые помещения, расставили кровати, развешали пологи и занавески. Когда об этом узнали девушки, они восприняли это как должное, и только один Бао-юй, не скрывая своего восторга, бросился к матушке Цзя с советами, как что устроить. В это время появилась служанка, которая объявила:

– Господин Цзя Чжэн зовет Бао-юя.

Бао-юй оторопел, радость его мгновенно исчезла, он побледнел, весь съежился и, уцепившись за матушку Цзя, ни за что не хотел от нее отходить.

– Иди, мое сокровище, – утешала его матушка Цзя, – ведь в доме есть я, и отец не осмелится тебя обижать. К тому же ты написал несколько прекрасных сочинений. Наверное, он хочет сделать тебе наставления в связи с тем, что государыня разрешила тебе жить в саду, а он боится, что ты там будешь баловаться. Ты только поддакивай на все, что он будет тебе говорить, и дело обойдется.

Успокаивая внука, она позвала двух старых мамок и приказала им:

– Проводите Бао-юя да хорошенько смотрите, чтобы отец его не обидел.

Мамки пообещали все исполнить в точности, и Бао-юй наконец отправился. Но шел он медленно, шаги делал маленькие, не больше трех вершков, поэтому путь занял довольно много времени.

Цзя Чжэн как раз находился в комнате госпожи Ван и беседовал с нею о кое-каких делах, а Цзинь-чуань, Цай-юнь, Цай-фын, Сю-фын и другие служанки стояли на террасе под навесом. Завидев Бао-юя, они стали подшучивать над ним.

Потянув Бао-юя за рукав, Цзинь-чуань потихоньку сказала ему:

– Я только что подкрасила губы самой сладкой помадой, может быть, ты хочешь ее слизнуть?

Цай-юнь оттолкнула Цзинь-чуань и усмехнулась:

– Он и так расстроен, а ты дразнишь его, –