Только тогда Эрика, наконец, вышла на улицу. Выглядела она странновато, но из-за темноты было тяжело понять, что именно смущало Лексу.

— Иди домой, Лекса, я попозже приду, — тихо попросила мама.

— Почему это? Ты же замерзнешь и заболеешь.

Девушке хорошо было известно про слабый иммунитет матери. Стоило ей прогуляться в тоненьком пальто, съесть холодное мороженое в мороз или, например, съездить на другой конец города в трухлявом кардигане — и сразу заболевала. Папа всегда очень бережно относился к маме, когда та болела, но почему-то не позволял Лексе помогать. Обычно в такие моменты Эрика просто целый день находилась в родительской спальне, куда заходить было строго-настрого запрещено. Отец никогда не вызывал врачей, но приезжал с огромным количеством всяких разных таблеток и сладостей. В последнее время мама болела всё чаще и чаще, и Лекса чувствовала себя из-за этого встревоженной. Когда она спрашивала об этом у папы, тот отмахивался: «Как всегда, обычная простуда».

— Не заболею, обещаю, — пробормотала Эрика.

— Мам, мне папу позвать, чтобы он тебя на руках домой занес? — Лекса поставила руки в боки и сурово посмотрела на женщину. — Иди домой. Пожалуйста, — нехотя добавила девушка.

— Лекса, — вздохнула мать, и девушка увидела, как та слегка дрожала на холодном осеннем воздухе, обнимая себя за плечи. Кошмарное зрелище, и Эдвардс сама была готова уже затащить мать в дом. — Я правда очень о тебе беспокоюсь.

Лекса сдавленно ахнула, явно неготовая услышать нечто подобное прямо сейчас. Зачем она это сказала? Пытается помириться? Чего она вообще хочет? Какой ждёт реакции? В глазах предательски защипало, но Лекса сжала пальцы в кулаки, чтобы не разрыдаться прямо здесь и сейчас, словно маленький ребёнок.

— Ага. Я о тебе тоже, поэтому пошли домой, — очень постаравшись прозвучать как можно более равнодушно, ломающимся голосом произнесла девушка, после чего резко развернулась, дабы не позволить матери увидеть непрошенные слёзы, и уверенно зашагала в сторону дома. Уже больше не оборачиваясь.

С сердца упал огромный камень, когда за спиной раздалось цоканье каблуков.

Ужинать, несмотря на все уговоры отца, Лексе не хотелось. Она поднялась в свою комнату и заперла дверь. Нужно было обдумать слишком многое. Достав из шкафчика большую виниловую пластинку, наверняка очень дорогую, Лекса поставила её в проигрыватель. В комнате тут же заиграла одна из любимых групп девушки — «The Beatles». Они были ещё совсем молодыми, но Лекса уже их обожала, их музыка успокаивала её, когда было совсем грустно.

Проигрыватель, как и шкафчик для пластинок, как и сами пластинки девушке регулярно дарила мама. Это у Эрики выходило: угадывать, какой подарок преподнести, чтобы заставить Лексу улыбаться или даже визжать от восторга. Девушка не представляла, сколько мама на всё это потратила денег, в тяжёлые времена только за счёт этого Эдвардс и не теряла надежды на то, что всё ещё может быть нужна Эрике.

Отец подарки дарить не умел. Вероятно, он очень старался, выбирая в магазине какие-нибудь драгоценности или наряды, и Лекса очень мило улыбалась, целовала папу в щёку и сердечно благодарила, но никогда не носила то, что дарил он. Кристиан был очень красивым и опрятным мужчиной, он хорошо одевался и явно имел вкус в одежде, но почему-то не понимал, что его дочери нравится совершенно другое. И, опять же, у мамы даже наряды для Лексы выбирать получалось гораздо лучше. Да ладно уж, иногда Эрика приносила такие платья и рубашки, которые девушке даже и не снились. Слишком уж красивые.

Может, и вправду? Может, есть надежда, что маме всё же не плевать? Лекса упала на кровать спиной, раскинув руки в стороны и уставившись в потолок, уклеенный блестящими звёздочками. Оливер жил в маленьком домике, и, честно говоря, Эдвардс совсем не горела желанием туда заходить, хотя очень любила своего друга и прекрасно понимала их ситуацию. Просто… неприятно. Холодно ли ему по ночам? А зимой как? Не болеет ли зимой слишком часто из-за окон, пропускающих морозный ветер? Оливер часто носит одну и ту же одежду, он работает по ночам не ради веселья и не для того, чтобы что-то доказать отцу, а из-за необходимости.

И как будто бы он во многом несчастнее, но его отношения с единственным родителем словно… теплее.

Может, потому что они — это всё, что есть друг у друга.

Лекса свернулась в клубочек. Она завидовала. Когда видела, как дети делились секретами с родителями, когда проводили время вместе, когда вместе готовили, вместе смеялись. Завидовала и чувствовала себя страшно одинокой. Иногда она чувствовала себя одинокой даже тогда, когда рядом был отец — и никак не могла найти причину.

Ещё больше чувствовала себя одинокой, когда мыслями снова возвращалась к Оливеру. Однажды и он её оставит ради девочки с медовыми глазами и двух розовых бантиков в волосах. Это неизбежно, потому его щёки становятся пунцовыми, зрачки увеличиваются и глаза блестят, а о том, что её сердце разбивается на тысячи осколков, знать не должен никто.

Она ведь, как в тупых книгах, могла бы рассказать об этом маме. Но не станет, потому что маме не до неё, потому что у неё у самой слишком много забот.

А рассказывать эдакую ересь отцу ещё глупее.

В дверь постучались, и Лекса тут же села в кровати. Она долго думала над тем, стоит ли открывать, но всё же отворила дверь. На пороге стоял папа, и почему-то девушка почувствовала себя слегка разочарованной.

— Что-то хотел, пап?

— Пустишь? Хочу поговорить, — мягко улыбнувшись, попросил Кристиан. Он всё ещё был в своём домашнем фартучке — может, готовил что-то на завтра? Отец часто готовил маме обед на работу, который она то ли из принципа, то ли не специально забывала.

Лекса не слишком хотела сейчас болтать с кем-нибудь, но с работой «расстроить папу» и так прекрасно справлялась мама, так что девушка кивнула и зашла в комнату, снова плюхаясь на кровать. Кристиан вошёл следом, прикрыв дверь и сев за письменный стол лицом к дочери.

— Развлекаешься? — хмыкнул отец, кивнул головой на проигрыватель.

— Почти.

— Ладно, прости, что пытаюсь оттянуть. Но… что у вас произошло с мамой? Ты отказалась есть, она тоже, так ещё и выглядела как-то… не очень.

Девушка тяжело вздохнула. Ожидать подобных вопросов стоило, потому что Эрика Кристиану никогда не скажет, что её гложет. В такие моменты отец всегда прибегал к хитрому плану и шёл к дочери.

— Помню, ты просила меня взять трубку, если будет звонить отец твоего друга, но, вероятно,