подвинулся поближе к стене.

– Скорее… цинично.

– Это ты обо мне или о миссионерах, которые принесли к нам своего Бога?

– О них… и о тебе тоже.

Засмеявшись, я прижалась щекой к стене.

– В какой вере ты был воспитан?

– Моральные Заповеди.

– Моральные… что? Это группа богов? Или как?

– Нет, не боги. Мы не верим в некое великое и… непознаваемое существо. Просто соблюдаем правильный образ жизни. Мы не поклоняемся богам и не молимся, а действуем. У нас есть своего рода исповедь, похожая на то, что практикуют ваши священники, когда каждодневные неудачи в попытке жить, соблюдая заповеди, становятся шагами к познанию. По вечерам мы собираемся вместе, выясняем, где оступились за день и как старались это исправить, чему благодаря этому научились и что бы сделали в следующий раз по-другому. Вообще-то, когда знаешь, что нет ничего страшного в неудаче, это очень поддерживает, поскольку всегда можешь исправиться.

– Чтобы опять потерпеть неудачу?

На этот раз рассмеялся он.

– Да. Но не ту же самую неудачу, если ты учишься на своих ошибках.

– Я правильно поняла, ваш культ заключается в том, чтобы каждый день совершать ошибки?

– И чтобы извлекать из них уроки. Да.

Идея о том, чтобы не преклоняться перед мистической сущностью, а просто пытаться жить правильно, казалась одновременно и пугающей, и восхитительной. Но как же много для этого требовалось труда, как много самосознания, открытости, честности и доверия.

– Что это за заповеди?

– Будь честен с собой и с другими. С щедростью распоряжайся своим сердцем и временем. Твердо следуй заповедям. Поддерживай других добротой. Заслуживай доверие и оправдывай его. Помогай нуждающимся. Самоотречение это…

– Постой, и ты живешь, соблюдая все это?

– Пытаюсь.

Я надолго задержала дыхание так, что заболело в груди, и теперь перевела дух.

– Ты, наверное, самый замечательный человек, какого мне доводилось встречать.

– Цель не в этом. Я живу по заповедям не ради восхищения и не стремлюсь казаться лучше других. Я стараюсь быть чистым перед собственной совестью и хочу прожить жизнь и умереть, зная, что сделал для этого все возможное.

У меня оставалось много вопросов, но кто-то легким шагом быстро приближался по коридору, и я придержала язык, не желая, чтобы меня услышали. В глубине моего сознания Хана пыталась справиться с насущной проблемой и придумать, как убить Унуса, чтобы он не учуял нашего приближения. Может быть, использовать его визиты к Яконо? Или даже попросить самого Яконо о помощи? Ведь неважно, кто именно убьет Унуса, главное, чтобы он был мертв.

«Как ты думаешь, удастся ему обратить Яконо в свою веру?» – спросила я, вспомнив, как завораживал голос Лео, когда тот читал.

«Говоришь так, словно это болезнь, а не вера, и она сама по себе ужасна. Капитан Энеас был хорошим человеком и подлинно верующим. Так что, видишь, такое вполне возможно. А теперь возвращайся к своему флирту и дай мне подумать».

– Какой флирт…

«Тс-с».

Шаги стихли вдалеке, и мы снова остались одни.

– Кассандра? Что с тобой?

Мое сердце сжалось от этих слов – мало кто мной интересовался.

– Все хорошо. Но скажи, почему ты считаешь важным убийство? Не считая желания обеспечить достойный конец тем, кого так или иначе убьют.

– Идеологически? – голос Яконо звучал приглушенно. – Может быть, из-за слишком холодного отношения к людям они представляются мне немного похожими на растения. В саду не все растения одинаково приносят пользу. Есть такие, что дарят другим тень или становятся домом живым существам, а некоторые только паразитируют, ничего не давая взамен. Когда удается избавиться от таких, сад расцветает. Точно так же и в обществе.

– Ты хочешь изменить мир.

– В теории – да. Но на практике я не считаю себя или кого-то еще настолько непогрешимым, чтобы принимать ответственные решения о том, кто полезен обществу, а кто только что-то от него получает.

– Ну, а если бы ты точно знал, что кто-то совершил огромное зло?

Он подвинулся к стене, и голос зазвучал не так приглушенно.

– Ты про доминуса Лео Виллиуса?

– Да. Как ты думаешь, насколько важна его смерть для будущего Чилтея? Ты ведь знаешь нынешнюю политическую ситуацию.

– Это зависит от того, какого будущего ты для Чилтея хочешь. Я не предсказатель и даже не эксперт по чилтейской политике. Но неоспоримо, что Лео обладает чудовищным уровнем влияния на нее. Если ты согласна с его философией, тогда это нечто хорошее. Если нет, то повод для беспокойства.

– Ты всегда такой рассудительный?

– Я стараюсь.

«Кассандра, у меня есть идея, – сказала императрица. – Тебе не понравится».

Она не ошиблась. Мне не понравилось. Но у нас были на исходе силы и время, а чем быстрее действовать, тем сильнее эффект неожиданности. Вряд ли у нас появились бы идеи получше. Да вообще – хоть какие-нибудь.

– Кассандра? – окликнул Яконо после того, как мы оба надолго умолкли. – У тебя точно все в порядке?

– Да. Но я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Боюсь, это может немного противоречить твоим убеждениям, но… мне нужна помощь.

– Если это тебе поможет, тогда не может быть против моих убеждений. А если даже и так, я бы все равно это сделал.

Я прикрыла глаза. Трудно было справиться с комом в груди после его слов.

– Спасибо, – выдавила я, ненавидя то, как жалко прозвучал мой ответ, как ничтожно и слабо, и… сентиментально.

«Сочувствовать труднее, чем быть равнодушным, – сказала императрица. – Для сочувствия требуется больше смелости и силы, а не слабости. Но как бы то ни было, сожалею, что у тебя нет времени узнать его получше».

Я услышала, как пошевелился Яконо за стеной. Мне хотелось увидеть его лицо, его взгляд, добавить к звуку этого голоса что-то, кроме воображения.

– Чего ты хочешь?

Вслед за криками Яконо в коридоре застучали шаги. Дверь скользнула в сторону и открылась, комната наполнилась стражниками и слугами. Я откинулась на спину и старательно застонала.

– Ей нужен лекарь! – крикнул из соседней комнаты Яконо. – Отведите ее наверх и зовите лекаря!

Я просила его сказать именно так, надеясь, что общая паника помешает им сообразить, что совет исходит от заключенного. И похоже, сработало.

– Да, скорее, поднимайте ее, – приказал один. – И несите в приемную. Ты, пошли кого-нибудь за лекарем Ао. Нельзя допустить…

Говорящий прервался, чтобы поторопить остальных выполнить его приказания. Кто-то крикнул, чтобы все убрались с дороги. Другой голос требовал принести наверх воду, чай и еду, найти чистый халат. Много прочих приказов тонуло в шуме. В вихре гвалта канул и голос Яконо. Я надеялась, что впоследствии он не пострадает из-за роли, которую я попросила сыграть.

Как больного ребенка меня быстро потащили по коридору в сторону главных комнат. Я пыталась уловить голос Лео, но слышала лишь панический гомон людей, которые, боясь его гнева, торопились делать свою работу.

Меня осторожно опустили на диван, и я рискнула чуть-чуть приоткрыть глаза. Унуса не было, но на противоположном диване по-прежнему лежал Септум.