который мы параллельно танцевали. Лакотт сочинял огромный спектакль в 3-х актах, с прологом и эпилогом.

Семёнова – последняя исполнительница всех оригинальных балетов М. Петипа, в том числе и «Дочери фараона», мне рассказывала: «Когда этот спектакль последний раз восстанавливали в 1928 году в Ленинграде на юбилей И. Ф. Кшесинского, его основательно сократили. Балет был очень длинный и очень нудный! Пантомимных сцен в нем было больше, чем танцев. В партию Аспиччии мы с Вагановой добавили, кое-что переставив, вариации из других балетов, в общем, пофантазировали от души…»

Придя в Большой театр, Лакотт тут же обратился к Семёновой, чтобы она ему что-то подсказала. Но французский хореограф не прошел у Марины то самое ОТК. «Да он аферист, – возмутилась она, – не хочу я ему ничего показывать!»

Еще до начала репетиций мы с Лакоттом ужинали в гостях у Майниеце, и Виолетта рассказала ему известную историю о том, как артист, исполнявший роль Льва в «Дочери фараона» Петипа, боялся высоты и во время спектакля, прежде чем спрыгнуть вниз со скалы, как всякий православный человек, перекрестился. Лакотт очень смеялся: «Ой, какая интересная история!» Через два дня на пресс-конференции он заявил: «Кшесинская рассказала мне одну очень интересную…» И поведал широкой аудитории ту самую историю, которую слышал из уст Майниеце. Увидев меня, Виолетта засмеялась: «Я никогда не знала, что я – Матильда Кшесинская!»

За две недели репетиций Лакотт поставил много разных сцен, вариаций, в том числе и женских, то есть вариации Аспиччии. Не совру, если скажу, что я их первый исполнитель, потому что Лунькина не все выдерживала. Потом я показывал их Грачевой, вернувшейся из поездки. Видеозапись в Большом театре тогда еще не практиковалась, все передавалось по старинке «из ног в ноги». Свидетель тому – Франсуа Дюпла, президент французской кинокомпании «Bel Air Media», которая записывала балет «Дочь фараона» в ГАБТе.

Единственная вариация, к которой я лично не имею никакого отношения, та, что в картине «Нил». Лакотт был очарован Грачевой: «…ее талантом, неповторимым адажио, точеными ногами, владением лирическим танцем». Так очарован, что сочинил для нее катастрофически сложную вариацию в семи частях. Впоследствии ее облегчили и обрезали, потому что следующие исполнительницы просто не могли это станцевать.

Партия Таора сочинялась Лакоттом на меня, как говорится с чистого листа. Ее первым исполнителем являлся сам Мариус Петипа, это была мимическая роль. Но и в моем случае Пьер размахнулся не на шутку. Благодаря выучке Пестова, я справлялся с любыми «наворотами». Когда Лакотту попытались намекнуть, что не все артисты ГАБТа могут как мы с Надей, он отмахивался.

Однажды на репетицию пришел Уваров, у него ничего не получалось. В течение недели каждый день Пьер просто заставлял его проходить эти вариации. Андрей мучился, ему не была свойственна такая мелкая техника. А Лакотт все время повторял: «Вы научитесь, вы просто не хотите!» Ему объясняли, что есть певцы: тенора, басы, баритоны – типа Уваров баритон, а это теноровая партия, он ее не может исполнять. Лакотт и слушать не хотел, Андрей перестал появляться у него в зале.

Спектакль ставился три месяца. Я все чаще вспоминал пророческие слова Максимовой, что «с ним намучаетесь». Пьер сочинял сложнейшие танцы какой-то бесконечной длины, часто очень неудобные, нелогичные: движение заканчивалось вправо, а следующее начиналось влево. Услышав о том, он вскрикивал: «Я так хочу!» Причем он приходил на репетицию и каждый день что-то менял, показывая новую комбинацию. Где-то за месяц до премьеры партии главных героев были полностью готовы. Мы с Надей пришли на Верхнюю сцену и записали какие-то куски на видео, наконец-то! Теперь другие составы могли по кассете учить свои партии. Благодаря этим записям, многие фрагменты, которые потом безвозвратно ушли из хореографии «Дочери фараона», остались на видеопленке. В частности, виртуозная вариация Таора из I акта и много чего еще из того, что другим танцовщикам оказалось не по ногам.

32

Сомнения в том, что премьеру танцуем мы, у нас с Грачевой не было, столько сил было положено на эту «Дочь фараона»! Но за пару дней до нее стало известно, что премьеру танцует Н. Ананиашвили. Мы решили объясниться и напрямую спросили: «Пьер, мы будем танцевать премьеру?» Он сказал: «Я приехал ставить балет для Ананиашвили, а вас выбрал по видеозаписи». – «Как, Пьер? Мы с вами проработали одни почти три месяца, и вы так с нами поступаете?» Он повторил, что главная звезда в нашем театре – Нина Ананиашвили и что он и руководство решили (подчеркнув слово «руководство»), что премьеру будет танцевать она. После этих слов я встал и ушел. Надя очень плакала.

На самом деле Лакотт, как любой француз и выученик Парижской оперы, большой царедворец. М. И. Петипа тоже был великим царедворцем. Если почитать его мемуары, становится понятно, как он юлил, потому что каждая балерина имела своего покровителя, своего Великого князя, и надо было каждую уважить, и дать ей премьеру, и обласкать, и сделать вид, что он ее любит больше, чем другую. Лакотт поступал так же: отобрал премьеру у Грачевой, отдал Ананиашвили, потому что она была в фаворе. Чуть позже, когда в фавор вошла Волочкова, он убеждал нас с Филиным вводить в «Дочь фараона» Настю. Мы отказались, он стал уговаривать другого артиста. Не состоялось, потому что Волочкова вышла из фавора.

В общем, на следующий день после объяснения с Лакоттом мы с Надей не пришли на репетицию. Пьер пошел на нас жаловаться. На что руководитель балета А. Фадеечев сказал, что мы, как премьеры, имеем право отказаться не только от репетиций, но и от участия в спектакле. Ко мне после этой истории Пьер подходить побоялся, я – мальчик резкий, он стал уговаривать Грачеву. Когда та отказала, настал черед наших педагогов: Н. Б. Фадеечева и М. В. Кондратьевой. Они сказали: «Ребята! Станцуйте хотя бы генеральную репетицию! Вы три месяца убивались, пусть хоть зритель увидит, как этот балет поставлен».

Мы станцевали генеральную, потом решили выйти вторыми и станцевать свою премьеру, выпавшую на 7 мая. Я уже сел гримироваться, когда вбежала Надя: «Коля, пошли в зал! Обрезали второе аdagio!» – «Как обрезали?» – «Сейчас пришел Пьер и сказал, что надо идти репетировать, музыки ровно половина осталась!» К этому моменту спектакль был уже упрощен и сокращен. Но и позднее, при восстановлении в 2002 году, когда его перенесли на сцену Кремлевского дворца съездов, а потом и в 2003 году «Дочь фараона» был уже другим балетом. Я в том участия не принимал, поскольку находился в парижском госпитале…

По прошествии некоторого времени Лакотт прислал письмо в Большой театр, назначая Николая Цискаридзе ответственным за хореографию балета «Дочь фараона». То есть я был объявлен