не я, если где-то здесь, на вечности, не оставлю свое имя. Забрел в тихий уголок, клянусь, мне стыдно до сих пор, и быстро нацарапал: «НЦ».

Из Египта мы полетели прямехонько в Тель-Авив. Как можно было так выстроить гастроли?! Тот, кто когда-нибудь въезжал в Израиль из арабской страны, поймет, о чем я говорю. Служба безопасности у них лучшая в мире: нас раздели, одели, опять раздели, одели, опять раздели… В общем, когда мы доехали до отеля, не хотелось ничего, кроме как упасть и лежать.

Танцевали мы в Кесарии (около сорока минут от Тель-Авива), древнем городе на берегу Средиземного моря. Именно там находилась когда-то резиденция римских прокураторов. Спектакли шли в роскошном античном амфитеатре, вмещающем около четырех тысяч зрителей, на фоне моря. Наша «Жизель» начиналась в тот момент, когда солнце клонилось к закату, а II акт шел, когда на город опускалась ночь, очень красиво.

Но тем летом нас просто преследовали истории с крестом! Первую «Жизель» танцевала Ананиашвили. Она закончила свою вариацию во II акте, встала в арабеск, и в тот момент, когда Нина убегала со сцены, крест на могиле Жизели с диким грохотом рухнул – ба-ба-бах! То ли рабочие его плохо закрепили, то ли что…

Второй спектакль танцевали мы с Лунькиной. Дошли до момента, когда Жизель закрывает собой Альберта, стоя около креста. Света, как и положено, пошла на аdagio, склонилась перед Миртой, а я чувствую, что крест ко мне сзади намертво прилип, возможно, я его крючком костюма зацепил. Стою, стараюсь сначала незаметно, а потом поактивней от него отодраться, ничего не выходит. А у меня на «освобождение» есть только несколько тактов музыки! Наконец крест отстал, но, лишенный твердой опоры, он явно намеревался завалиться мне на спину. Изображать страдание и страх в тот момент мне не пришлось, они были настоящими. Наконец удалось крест установить и от него благополучно отделиться. Видимо, я так молился, что он простоял до конца спектакля не шелохнувшись.

Когда балет закончился, ко мне подошел кто-то из педагогов: «Коля, ты с таким тяжким состоянием отходил от креста, это было так действенно, надо находку закрепить!» «Ой, спасибо-спасибо», – сказал я, а про себя думаю: «Господи, знали бы вы, какого я ужаса натерпелся!»

Никогда не забуду и экскурсию в храм Гроба Господня в Иерусалиме. Сели в автобус, гид нам рассказывала разные интересные вещи, а потом говорит: «Учтите, кто идет первый раз в храм, задумайте желание, оно обязательно сбудется. Но подумайте хорошенько, прежде чем просить. Нельзя напрасно растрачивать свои желания». В общем, стоя полтора часа в очереди, я продумывал свое абсолютно материальное желание, связанное с работой, деньгами и ремонтом. Ничего высокого, романтического на ум не шло.

Перед входом в храм стояли два грека-монаха, которые вталкивали, а потом оттуда выталкивали людей, чтобы те не задерживались ни на входе, ни на выходе. У многих посетителей там начиналась истерика, рыдания, кто-то просто не хотел уходить.

Я вошел в храм… Не знаю, что со мной произошло… Когда монах меня оттуда вынул, я весь трясся. Момент, как в фильме «Сталкер» А. Тарковского, когда у человека прорывается только истинное желание, так и меня прорвало. В секунду я забыл все, о чем намеревался просить, и вдруг судорожно начал молиться о том, чтобы Господь избавил от зависти и меня, и тех, кто испытывает это чувство по отношению ко мне. «Господи, избавь меня от зависти! Господи, избавь меня от зависти!» – шептал я. У меня был шок от самого себя, потому что об этом я прежде вообще никогда не думал…

В самом конце августа Bolshoi Ballet уже был на севере Испании. В Сантандере мы танцевали «Спящую красавицу» и «Жизель», потом в Бильбао – только «Жизель». Именно там нам сообщили, что в Большом театре произошла смена руководства: генеральным директором ГАБТа назначен А. Г. Иксанов, художественным руководителем – дирижер Г. Н. Рождественский.

Новый сезон 2000/2001 начался с «Лебединого озера» В. Васильева. Больше этот спектакль в театре никогда не шел…

38

Сбор труппы в связи со сменой руководства получился довольно нервным. Г. Н. Рождественского в театре любили, уважали, потому что Геннадий Николаевич – это Геннадий Николаевич. А нового директора не знал никто. В кулуарах все шептались и спрашивали друг у друга – кто это? Когда выяснилось, что Иксанов из БДТ, все как-то выдохнули.

Настал день сбора труппы. Семёнова, которая, насколько я помню, никогда не ходила на подобные сборища, вдруг позвонила и сказала: «Пойду!» Мы с ней встретились и направились в зрительный зал. Люди перед нами расступались. Все понимали, что идет великая женщина, одна из тех, кто этому театру и русскому балету мировую славу принес.

Марина Тимофеевна, несомненно осознавая свое значение как личности в истории, могла и пошутить по этому поводу. Она обладала потрясающим чувством юмора. Во время спектаклей Семёнова и Уланова часто сидели на стульях по разным сторонам сцены в первых кулисах. Одна на женской стороне, другая на мужской. Вирсаладзе, однажды увидев эту мизансцену, стоя около Марины Тимофеевны, произнес с философским видом: «Две потухшие звезды, но свет еще идет…» Семёнова хихикнула: «Можно я Галке не буду передавать ваши слова, она не перенесет этого!»

Мы с Мариной сели в партере, не близко, в 15-м ряду, где проход был. За столом у бортика оркестровой ямы сидели Г. Н. Рождественский, А. Г. Иксанов, новый министр культуры М. Е. Швыдкой. И тут Семёнова, негромко, но совершенно отчетливо, так, чтобы было слышно половине партера, изрекла: «Пришел вор! Пора валить!» Я чуть с кресла не свалился: «Марина Тимофеевна, ну что вы…» – «Коля, я здесь жизнь прожила». Семёнова сказала это за 5 лет до того, как исторический и культурный памятник мирового значения под названием «Большой театр» был практически уничтожен…

Во время представления нового руководства произошел конфликт. Держа свою тронную речь, Рождественский сказал, что собирается пересмотреть репертуар ГАБТа, приведя, как пример пошлости, несколько названий и среди них балет «Дочь фараона». Тут Ананиашвили, как главная его исполнительница, встала: «Вы не видели спектакль, вы не имеете права об этом судить». Завязался спор, Нина демонстративно покинула зал. В балетной труппе все забурлило, стало ясно, что власть переменилась, из-под Нины вынули трон.

Вскоре мне позвонили из Министерства культуры, передали, что Швыдкой хочет со мной поговорить. Забыл сказать, что вместе со сменой руководства ГАБТа произошло и возвращение Большого театра под крыло Министерства культуры РФ. До того дня я со Швыдким, прежде театроведом, не был знаком лично, видел его как-то пару раз в Доме актера. Ничего, кроме «здравствуйте».

Принял меня Швыдкой без всяких церемоний, чай-кофе. Поговорили в общих чертах о театре, и тут он меня спросил, что