В приподнятом настроении – как-никак, он приступил к исполнению задуманного! – Курт шагал к лесу, и с каждым шагом сил прибывало. Чувство согласия с собой, осознанного движения духа через любые преграды не шло ни в какое сравнение с той дохленькой физической свободой, за которую ещё недавно он держался так судорожно, что был готов даже на смерть.

Огромная энергия, уходившая на непрестанную внутреннюю борьбу, вдруг высвободилась и оказалась в полном распоряжении Курта. Впервые за много лет в душе не было войны, сжиравшей весь запас жизненных сил. Он договорился сам с собой, наступил выстраданный и осознанный мир.

Теперь ему оставалось прикинуть дату великого покаяния. Сегодня? Завтра? Пожалуй, всё же лучше после ярмарки. Резкая смена правд тяжела для незрелых душ.

За последние два десятка лет наступившая весна была первой, проведённой Болеком в России. Возможно, именно этим обстоятельством и объяснялись творящиеся с ним чудеса безалаберности. Забытые пейзажи и традиции, голоса родственников – всё сошлось и взрезало слои памяти. Он оказался в том времени, когда перед ним ещё не было никаких целей – только привольное, не обременённое жаждой успеха узнавание жизни. Это вот уже несколько недель длившееся дежавю по остроте чувств напоминало ему влюблённость.

Вчера на семинаре, объясняя младшим по званию коллегам методы превращения робкого увальня в эффектного оратора, Болек осёкся, не закончив фразу, и долго молча смотрел в зал. Он потерял мысль и даже не озаботился её поиском. Чувство совершенного спокойствия и комфорта перед сотней чужих людей позволило ему вдруг задуматься о реке, которая в этом году – опять без него – вскрылась ото льда, и о первом теплоходе, который уже отчалил из Северного речного порта столицы в направлении Угличского водохранилища. Наконец он наткнулся взглядом на Софью за администраторским столиком, в ужасе смотревшую на него, и вернул себе самообладание. «Извините! – улыбнулся он публике. – Внезапное озарение! Подождёте секундочку, пока я запишу?» И действительно, под одобрительные аплодисменты что-то черкнул на листе бумаги.

– Похоже, эксцентрика становится твоим фирменным стилем, – заметила Софья после семинара.

– Я просто вспомнил, Соня, ведь с чего всё началось? Хотел на майские поехать с вами на Волгу. И вот они уже – майские – почти прошли!

– Это не профессионально! – сказала Софья.

– Абсолютно! – признал он. – Значит, пора заняться чем-нибудь ещё.

В тот же день, как простой смертный, Болек ознакомился с предложениями на сайтах поиска работы. Ему хотелось найти что-то близкое к невыдуманным нуждам – реабилитационный центр, службу экстренной психологической помощи, да мало ли!

Погружение в мир ищущих работу россиян, пусть пока шутки ради, принесло ему странное удовлетворение, должно быть, схожее с тем, что испытывали аристократы, решившие спасаться крестьянским трудом и простой пищей.

Одновременно его мысли были заняты Пашкиным приютом. Прежде чем оформлять в аренду клочок земли, найденный для него одним из благодарных клиентов, нужно было получить одобрение Пашки. Чувствуя необъяснимую робость перед «государем», Болек решил перевесить решение вопроса на брата и вечером, за два дня до ярмарки собак, позвонил Сане.

Тот уже вернулся с работы и, судя по голосу, находился в эпицентре семейных проблем. На предложение Болека посмотреть участок ответил вздохом и паузой.

– Давай. Только совсем пораньше. До работы. После уже не смогу, – шепнул он, прикрыв телефон ладонью.

– Ну, в семь тогда? – сказал Болек. – Я за тобой заеду. На такси от тебя – пять минут!

* * *

Следующим утром такси привезло их в безлюдный проезд между железнодорожной насыпью и длинной чередой заброшенных ангаров. Ветер, пролетая сквозь щели в пустых коробках, свистел с морской лихостью. За ангарами его завывания подхватывал и раздувал на все лады зазеленевший лес.

– Так ты это всерьёз? – проговорил Саня, зачарованно шагая рядом с Болеком вдоль ангаров. Оттого что было утро и воздух ещё хранил золотисто-розовый отсвет, территория показалась ему похожей на гавань южного городка. Они шли против ветра, вздымавшего пыль и обломки веток, один на один со странным пейзажем.

– Значит, смотри, – сказал Болек. – Приют будет зарегистрирован как автономная некоммерческая организация с уставной целью «лечение, временное содержание и поиск новых хозяев» – ну, как-то так. Договор на аренду подписываем от имени организации. Чтобы на проверках всё было в порядке, надо соблюсти ряд пунктов. Зоны для животных. Обязательно карантинная – если новые поступят. Подсобное помещение. Потом, по вывозу мусора нужен договор. Всё это, естественно, займёт время. Так что ваших собак всё равно надо пристраивать, хотя бы на какой-то срок! На данный момент у нас задача – оборудовать площадку. Электричество подведено, водопровод по границе. В «ракушке» можно устроить склад инвентаря и кормов, – говорил он без остановки, словно боясь, что в паузу Саня каким-нибудь трезвым словом разобьёт его хрустальный проект. – Не пренебрегайте, кстати, пиаром! Допустим, на корм вы скинетесь, аренда копеечная, ветеринар у вас свой. Но кто будет оплачивать, скажем, сторожа?

– Сторожа? – оглушённо переспросил Саня.

– Ты, пожалуйста, сам всё это Паше передай, ладно? Пусть он съездит, посмотрит, нравится ли ему. А вот мы, кстати, и пришли! Ну что – согласись, великолепно!

Участок, перед которым они остановились, представлял собой несколько соток земли, с одной стороны ограниченных стеной ангара, и с другой – проездом и железной дорогой. Зато две оставшихся стороны выходили на поросший травой и кустами пустырь, перетекающий в лесополосу, – великолепный «выгул»! Деревья в юной зелени гнулись под страшным ветром, едва ли не заглушая шум проехавшей электрички.

В углу участка стоял гараж-«ракушка» с отломанными воротами. Другим «предметом интерьера» оказалось огромное бревно, бывшее некогда старым тополем. Спил от него виднелся тут же, так что нетрудно было представить, каким тенистым и шумным куполом был укрыт пару лет назад этот кусок земли.

– Болек! Как это возможно? – проговорил Саня.

– Вообще-то я предпочел бы сейчас на Волге глазеть на теплоходы. Так я планировал. Я планировал что угодно, кроме того, что пойду выручать стойких оловянных солдатиков! – Болек вздохнул и, присев на бревно, с прищуром взглянул на Саню: – Ну так что?

– Пашка разочаруется, – честно ответил Саня, присаживаясь рядом. – В лесу как в раю у нас было. А тут вон – поезда.

– Разочарование – это привычка сдаваться, когда игра не закончена. И незачем эту привычку поощрять! – решительно возразил Болек. – Или, может, вы надеялись, свору псов пустят в Александровский сад? Саня, твои сантименты всех их ослабляют! Если любишь, будь пожёстче!

Саня вздохнул:

– Пожёстче можно, конечно. Но это уже не то. Всё-таки сама-то любовь – это пух лебяжий. А то, что ты говоришь, – это просто к любви примешиваются другие элементы – рациональность, ответственность, и получается такой сплав…