— А у меня была ты, Кэт! Ты даже не знаешь, что значилодля меня твое приглашение на вечеринку…

— А Херри-бой? Зачем ты приволок его?

— Он сам напросился. Он же не мог отлипнуть от картины.Он готов был заложить дьяволу душу, чтобы получить ее. А в самом начале нашегознакомства я слегка попугал его. Сказал, что лучше бы ему не заикаться о своемвизите в Россию в феврале. Что его пребывание здесь могут связать со смертьюГольтмана. Тогда он еще не знал об аукционе. И о том, за сколько купят картину…Я обнадежил его, как хозяин доски: вам лучше не светиться с первым визитом в Москву,Херри… Всего лишь пара слов в разговоре с Ванькой. А потом он уже не мог взятьсвои слова назад… Кто же мог представить себе, что картина окажется необыкновенной доской, а частью триптиха…

— Но ты с самого начала знал, что это Лукас Устрица…

— Догадывался. По тому впечатлению, которое он на меняпроизвел…

— Ты приехал на вечеринку, — сейчас меня меньшевсего интересовали Лукас Устрица и его триптих.

— Ну да. С маленькой штучкой в кармане. Вернее, с двумяштучками. Случай был уникальный, я не мог им не воспользоваться.

— Значит, это ты запер меня в спальне? А перед этимспециально облил пуншем.

— Нет, это дух Франциска Ассизского, — растянулгубы в улыбке Снегирь. — Конечно же, это я, душа моя…

— А потом ты отправился в кабинет…

— Голландец уже благополучно выкатился оттуда, Кэт.

— И сделал все это. Натер картину своей смесью.

— Помещение должно быть максимально замкнутым. Иначенужного эффекта не добиться. У Жеки пришлось предварительно закрыть форточку. Ау Титова пришлось отключить…

— …кондиционер! — выдохнула я. — Вот почему вкабинете была такая тишина… А потом ты нашел Титова и сказал, что я жду его вкабинете. И что ему нужно шевелить булками…

— Ну что ты, Кэт, я был гораздо более почтителен. Игораздо более убедителен в своих доводах, чем ты сейчас. Хотя у меня было нетак много времени.

— Десять минут.

— Тринадцать. Я слегка подправил химический состав.

— Ты сильно рисковал, Снегирь, — я покачалаголовой.

— Ну, какой воспитанный человек полез бы в кабинетхозяина без приглашения? Тем более что все уже полюбовались красотами“Всадников”.

— Жека…

— Да, — Снегирь опустил голову. — Ксожалению. Черт ее понес в эту сторону. Я ведь не видел ее. Потом она самасказала мне, что несколько секунд наблюдала, как я орудую возле картины. Тогдаона не придала этому особого значения. И только потом, когда стало известно осмерти Титова…

— Я знаю, — теперь все его спокойные словавпивались в меня, как иглы. — Можешь не продолжать. Что было потом?

— Потом Титов вошел в кабинет. Все остальное ты знаешь.

— Ты получил свои деньги, Снегирь? Все деньги?

— Я собираюсь в Мексику, старуха. Это о чем-то говориттебе? — Снегирь подошел ко мне и приподнял мягкими пальцами мойподбородок. — А жаль. Мы бы могли съездить в Барселону — ты, я и дети…Жека изгадила всю малину. И мне, и тебе, Кэт. Я вытащил ее на Васильевский, япытался договориться с ней, но она сказала, что я убийца. И что я убил нетолько Титова, но и Быкадорова. И что она видела, как я готовил этоубийство, — она сама почувствовала легкие признаки недомогания, хотя находиласьв коридоре, достаточно далеко от картины. Она сказала, что не сможет жить сэтим знанием. Что же мне оставалось делать, Кэт? Я не хотел крови, я не былготов к ней, но что же мне оставалось делать? Теперь ты прошла весь путь доконца?

— Подожди. — Снегирь выговорился, и я пересталапредставлять для него всякий интерес. — Подожди… Но зачем ты повез ее телов Купчино? Ты снова рисковал, Снегирь…

— А что оставалось делать? Ты хотела, чтобы ее телонашли на Васильевском? Возле твоего дома, от которого есть только три ключа?Тогда бы они нагрянули к тебе гораздо быстрее. И сразу же обнаружили Жекинавтограф… А так об этом знаешь только ты, — он испытующе посмотрел наменя. — Ведь об этом знаешь только ты, правда?

— Конечно. Мы же соучастники, Снегирь…

Лавруха подошел ко мне и приложил ко лбу ледяные губы. Ниодин поцелуй ни одного мужчины не был таким ужасным.

— Мы соучастники, да…

— Но как ты сам оставался жив? Если все остальныеумирали? Как?

— Выпьем, Кэт, — Снегирь разлил по бокаламвыдохшееся шампанское. — Твое здоровье.

— Твое здоровье, Снегирь…

— А насчет того, как я остался жив… — Снегирь прошелсяпо мастерской, подошел к двери и повернул ключ в замке. — Тебе не холодно,Кэт?

Я машинально повернула голову к окну: форточка была закрыта.

— Есть такая маленькая штучка, которая называетсямногослойный респиратор. Импортная вещь. Абсолютная гарантия. Умещается вкармане. Сейчас продемонстрирую.

Он двинулся в угол, туда, где раньше стоял портретБыкадорова — лже-Себастьяна. Теперь там устроился недописанный Адик Ованесов. Янеотрывно следила за Снегирем: его руки сомкнулись на затылке, и он обернулсяко мне. Теперь на его лице красовался маленький изящный респиратор. Снегирьприподнял его и почесал переносицу.

— Именно в таком виде я и предстал перед Жекой, как онаутверждала… Тогда еще она не знала об убийстве ничего. Тогда еще не былоникакого убийства. Мне жаль, Кэт.

Снегирь снова натянул респиратор на лицо, молниеносновытащил из кармана плоский пузырек, отвинтил пробку и плеснул тягучую жидкостьна портрет Адика Ованесова.

Холод пронзил меня до самого нутра, а потом понизу животарастекся расплавленный металл… Он прав, как все просто, он прав, но почемунечем дышать… Черта с два, Снегирь, ты еще не знаешь, что в кармане курточкиКатьки-младшей лежит листок с двумя абзацами… текста… я… написала… они придут иувидят… Динка достанет его… или кто-то… кто-то еще… Кто-то похожий наБыкадорова, которого я любила, на Леху, которого я не любила, на… Марича…которого я хотела… полюбить… я любила бы их всех…

Все. только зачем этот звук… стекло, разбитое стекло. И Жаикв кольце мороза, в кольце огня.

Жаик… самый красивый казах… да…

Нидерланды. Зима 1999 года

— Я очень виновата перед ним, Херри. И перед вами…Какие только бредовые мысли не приходили мне в голову. Я подозревала вас всех.А Жаик, он спас меня в тот вечер. Разбил окно и спас. Он подозревал Снегиря, онходил вокруг него кругами. И тоже вел самостоятельное расследование. Но гораздоболее профессионально, чем я. Но к развязке я успела первой…

— Вы удивительная, Катрин, — Херри-бой поднял очкина лоб и заморгал круглыми, как у птицы, глазами. — Вы столько сделали дляострова. Вы вернули Голландии Лукаса Устрицу. Голландии и всему миру…