Вот тогда Джозеф первым и предложил нанять профессионального сыщика.

О том, что Энтони рассматривал такую возможность и сделал выбор в его пользу, Джозеф узнал от Николаса. Энтони догадывался, какую внутреннюю борьбу ему довелось выдержать, и был благодарен младшему товарищу за победу над собственной гордостью. Им действительно нужен был человек, который обладал не только профессиональным умением следить за людьми, но и знаниями по части конного дела. И здесь тоже неожиданно отличился Джозеф, приведя какого-то родственника конюха лорда Артмута. Мистер Стивенс оказался настоящим энтузиастом своего дела под стать Энтони и Джозефу и взялся за него с утроенной энергией.

Он не спрашивал у нанимателя, как лучше действовать, лишь отчитывался ежевечерними телеграммами. В одной из первых он сообщил, что мистер Эшли Ходж, покинувший после ссоры с дядей поместье, поселился у бывшей невесты, а это значило, что, вероятнее всего, рано или поздно их пара снова возьмется за старое. Ходж, лишенный доступа к ноблхосской конюшне, теперь мог рассчитывать лишь на Ретивого, бывшего его собственностью и отправившегося вместе с ним в Бат.

Эшли пропустил несколько второстепенных скачек, однако Энтони это не смутило: он был уверен, что Ходж, предупрежденный о пристальном интересе к себе со стороны барристера Рида, будет играть лишь по-крупному, делая ставку на соревнования, где можно сорвать джек-пот. Таковыми были гонки в Ладлоу в середине февраля, и определенные телодвижения Ходжа за неделю до их начала наводили на мысль, что уж этой-то возможностью они с мисс Диккенс воспользуются.

Джозеф между тем с каждым джем становился все серьезнее. Перестал отпускать остроты в адрес старшего товарища, днями где-то пропадал, а когда все-таки появлялся, сосредоточенно о чем-то думал, словно решая задачу, не имеющую ответа. Однако от расспросов Энтони отмахивался, утверждая, что у того и так немало дел, чтобы брать на себя ответственность еще и за его настроение.

— Надоела зима! — в лучшем случае бурчал он. — Яблок хочу! Сгрызу пару-тройку корзин — и стану бодр и весел!

Энтони делал вид, что верит, понимая, насколько глупой затеей будет пытать Джозефа до победного конца. Тот если и скажет, потом еще сильнее замкнется: уж что такое мальчишеская гордость, Энтони не надо было объяснять. Впрочем, и причина тоски Джозефа ему была вполне понятна. Энтони уже два месяца не брал новых дел, оставив таким образом помощника без работы, а с появлением мистера Стивенса Джозеф лишился и последней возможности приносить старшему товарищу пользу. Между тем он продолжал жить в его доме, есть его хлеб и получать у него зарплату. Более опытный и заматерелый человек счел бы это лишь временными трудностями, Джозеф же, вероятно, видел лишь собственную бесполезность и опасался неопределенности будущего.

А чем Энтони мог его обнадежить? Он не знал, когда захочет поучаствовать в новом судебном процессе и захочет ли вообще: в данный момент все его мысли и стремления занимал Кловерхилл — почти доведенный до ума — и опустошивший банковские счета до критического состояния. Там оставалось едва ли две тысячи фунтов стерлингов, а за вычетом гонорара мистеру Стивенсу в случае исполнения им взятых на себя обязанностей — и вовсе полторы, но Энтони рассчитывал, что с приходом весны к нему потянутся-таки арендаторы, пополнив бумажник, и возвращение к адвокатской деятельности покуда рассматривал лишь как самый крайний случай.

Это, однако, никак не могло повлиять на их дружбу с Джозефом и на желание Энтони видеть его своим гостем вне зависимости от наличия новых дел.

Вот только Джозеф вряд ли согласился бы с этим смириться, а потому Энтони предпочитал молчать, предоставив возможность рассудить их самой жизни.

Между тем очередная телеграмма от мистера Стивенса принесла весть о том, что Ходж вместе с Ретивым, но без невесты, выдвинулся в Ладлоу, где поселился в отеле рядом с ипподромом.

— Вот дубина! — выругался Джозеф. — Кому он нужен, этот Ходж? И так понятно, что с лошадью он мимо Ладлоу не проедет! А где теперь нашу артистку искать? Ох, и доберусь я до него!

Однако Джозеф напрасно лютовал. Через пару часов новая телеграмма возвестила о том, что мистер Стивенс следует по пятам за мисс Диккенс, переодетой грумом. Вот тут-то Джозефа как подменили. Прежнюю его апатию как рукой сняло. Глаза загорелись, ноздри раздулись.

— Только не говори, что не поедешь! — заявил он. — Я любой парик нацеплю, чтобы меня не узнали, но буду присутствовать при низвержении Ходжа! А потом хоть в шею меня гони!

Гнать в шею Энтони, разумеется, никого не собирался. А поскольку и оставлять столь ответственное мероприятие на откуп другим людям было не в его правилах, они с Джозефом первым же поездом выехали в Ладлоу и уже там встретились с мистером Стивенсом.

— Я устроился чистильщиком лошадей вслед за мисс Диккенс, — порадовал хорошей новостью тот: с искусственной лысиной и накладным носом его было не узнать. — Так что слежу за каждым ее шагом. Вас же попросил бы покуда держаться подальше от ипподрома, чтобы не спугнуть добычу. Дайте мне знать, где остановились: в случае нужды я пришлю к вам мальчишку.

Энтони и Джозефу ничего не оставалось делать, как, согласившись, примириться со своей участью. К счастью, до первых заездов оставалось не более суток и их терпению не пришлось подвергаться слишком серьезному испытанию.

Соревнования проходили в два этапа. Энтони предполагал, что Ходж с мисс Диккенс не станут размениваться на отборочные заезды, пройти которые Ретивому было под силу даже с худшим жокеем на свете, однако все равно провел этот день на трибуне ипподрома, будто на иголках. Зрителей в Ладлоу было столько, что в подобном скопище легко затерялась бы сама королева Виктория, не говоря уже о двух джентльменах, притулившихся на самых верхних рядах.

К вечеру в номере их ждала телеграмма о том, что мисс Диккенс тщательно изучала расположение конюшен основных конкурентов, однако ничего противозаконного не предпринимала. Так же значилась просьба быть завтра наготове, чтобы в случае необходимости оказать мистеру Стивенсу помощь при задержании злоумышленников.

Предупреждение, как позже выяснилось, было весьма актуальным, потому как мисс Диккенс оказалась куда более опасной противницей, чем представлялась.

Ей потребовалась всего четверть часа, чтобы обвести вокруг пальца доверчивого охранника и попытаться затеряться в многочисленной толпе зрителей, и, если бы не находчивость Джозефа, они бы снова потерпели неудачу, несмотря на то, что поначалу все шло точно по плану.

На этот раз мисс Диккенс выбрала наиболее гуманный способ обезвреживания лошадей главных соперников Ходжа. Она не стала ни травить, ни калечить их, а всего лишь от души напоила чистой колодезной водой, тем самым лишив легкости, а вместе с ней и шансов на победу.

Мистер Стивенс, решивший не торопиться с поимкой преступницы, а позволить ей вырыть себе яму поглубже, дал мисс Диккенс возможность беспрепятственно выйти из двух конюшен и повязал ее лишь в загоне герцога Рейнджмура. А потом совершил роковую ошибку.