— C лошади второй раз не навернись, — насмешливо посоветовал вышедший на шум Джозеф. — А то после истории с собакой мисс Уивер может и тебя заподозрить в симуляции.

Если бы Энтони был сейчас способен слышать, он бы отметил поразительную осведомленность Джозефа в некоторых вопросах, но он видел перед глазами лишь оседланного Везувия и двери Ноблхоса, в которые, несмотря на все страхи, ему все же придется постучать, а потому, не удостоив младшего товарища ответом, вышел из дома. Не обращая внимания на небесные брызги, он вывел Везувия из конюшни. На пару мгновений ткнулся лбом в его морду, словно прося поддержки, потом выдохнул и вскочил в седло.

Он все решил и не отступит. Не отпустит Элизабет, какой бы глубокой ни была ее обида на него. Пусть даже придется начинать все заново, он сумеет вернуть ее доверие и убедить в собственных не остывающих чувствах. Он должен был это сделать! Должен был вернуть своего ангела!

Лиз…

— Лиз!..

Везувий едва успел забраться за ближайший к поместью холм, как с другой его стороны Энтони увидел Тайну и ее хозяйку. Они ехали не слишком уверенно, но, вне всякого сомнения, в сторону Кловерхилла.

Сердце забилось, как сумасшедшее. Энтони дернул поводья, заставляя Везувия припустить вниз, и едва ли не на ходу спрыгнул возле Элизабет на землю. Сорвал с головы шляпу, понимая, что снова забыл все слова, и отчаянно надеясь на какое-то чудо. Поймал встревоженный взгляд темных глаз любимой. Стиснул зубы, загоняя внутрь панику.

— Лиз!..

— Энтони…

Она протянула ему руки, прося помощи. Энтони не дыша снял ее с Тайны и совершенно бессовестно не сделал положенный шаг назад. Напрягся, готовясь к отпору, но Элизабет лишь задержала руки у него на шее, а следом еще и пристроила голову ему на плечо.

Amata**!

Неужели простила?!

Энтони сжал ее в объятиях, едва давая дышать и чувствуя, что не может ни утихомирить сердце, ни заставить себя произнести хоть слово в оправдание. А ведь должен был, потому что не имел никакого права пользоваться ее добротой, не очистив себя от сквери несправедливых обвинений и не освободив своего ангела от незаслуженных терзаний. Но вместо этого только стискивал крепче руки и судорожно целовал ее волосы, не позволяя себе пойти дальше, пока не выполнит долг.

— Лиз, простите меня! Я ревнивый осел, не умеющий владеть собой! Я не хотел причинить вам боль, я не имел права!.. Я помню, что Ходж ваш кузен и что я должен…

Пресвятая Дева!..

Элизабет не стала ни отвечать, ни дослушивать. Поднялась на цыпочки, притянула его к себе, оборвала эту надрывную исповедь сладкими оживляющими поцелуями, словно давая понять, что на самом деле важно. Энтони ответил с жадностью и пылкостью, достойными истинного итальянца, возвращая себе ощущение едва не утерянного воодушевления и отдавая взамен всю душу, чтобы только Элизабет ни на мгновение не пожалела о своем выборе и своей окрыляющей доверчивости.

И можно ли было объяснить больше?

— Я так по тебе скучала!

— Ti amo da impazzire***!

И снова — лишь обоюдное сердцебиение и такое единение, полнее которого и быть не может. Энтони понимал, что недосказал, не убедил, не рассеял все сомнения Элизабет, как должен был, но почему-то казалось, что ей сейчас нужно совсем не это. У него еще будет время разложить все по полочкам и постараться оградить любимую от произвола ее кузена, не сваливаясь в укоры и не подчиняясь ревности. А нынче они были одни во всем мире, и Энтони мог только поражаться, как целых две недели жил без ее тепла, без ее нежного взгляда, без ее дразнящих, горящих от его поцелуев губ, понимая, что они снова принадлежат ему и что Элизабет снова принадлежит ему. Земной ангел. Его удивительная невеста!

Она неожиданно озабоченно посмотрела на него, и у Энтони екнуло сердце. Однако Элизабет только провела пальчиками по его щеке, стирая соскользнувшую с волос каплю.

— Дождь усиливается, — расстроенно проговорила Элизабет, и это наконец отрезвило его.

— Я совсем свихнулся! Вы же промокнете, простудитесь! Пойдемте в дом! — тут он осекся, понимая, что такой милости никак не заслужил, и сжал руки Элизабет, заглядывая ей в глаза. — Пойдемте! — умоляюще повторил он. — Пожалуйста!

Она улыбнулась, принимая приглашение, и подозвала к себе Тайну, потому что руку ее из своей Энтони так и не выпустил. Плечом к плечу, с переплетенными пальцами, они обогнули холм, очутившись у ограды Кловерхилла. Тут Энтони заставил себя разжать руку и, взяв у Элизабет поводья, попросил ее пройти внутрь и подождать всего пару минут, пока он отведет лошадей в конюшню. Чему-то обрадовавшись, она быстро поцеловала его в щеку и легко взбежала на крыльцо. Энтони незаметно ущипнул себя, убедившись, что не спит, и поспешил на задний двор.

*осел (ит.)

**любимая (ит.)

***Я так тебя люблю! (иг.)

— Как вы оказались возле Кловерхилла, радость моя? В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

Элизабет улыбнулась: что могло быть лучше, чем сидеть вдвоем с любимым у горящего камина, согреваясь после уличного ненастья, и ловить столь многозначительные взгляды друг друга, что и слова-то были не нужны? В такой обстановке делиться сердечными секретами казалось естественным и совсем не сложным. И Элизабет не стала скрывать правду.

— Я должна была вас увидеть, — просто сказала она. — Мы вчера… нехорошо расстались, и я хотела вам все объяснить.

— Вы — мне? — изумился Энтони. — Лиз, счастье мое, я с самого вашего ухода не мог придумать достойное оправдание своему поведению и не имел права надеяться на то, что вы сумеете понять…

— Сумею, — кивнула Элизабет и протянула руку, которую он тут же с благодарностью поднес к губам. — Как Джозеф ни старался убедить меня в исключительно братских ваших чувствах к Ребекке, я умудрилась обнаружить в них достаточно нежности, чтобы потерять покой. И чтобы теперь не изображать поруганное достоинство, не ведая, что за чувство вас мучает.

Энтони ошеломленно уставился в ее запунцовевшее лицо. Элизабет говорила, конечно, что подозревала его в обручении с Ребеккой, но ему почему-то ни разу не приходило в голову, что последовавшая за этим заблуждением обида вызвана не только оскорблением, но и ревностью. А ведь если Элизабет уже тогда была неравнодушна к нему, не стоило и сомневаться в том, какие душевные муки она испытывала. И точно так же, как Энтони, именно из-за них вспылила в момент их первой ссоры.

— Лиз, вы… Господи, неужели вы столько времени изводили себя из-за подобной глупости? — с болью за нее воскликнул он. Элизабет пожала плечами и, не справившись со смущением, посмотрела в сторону.

— Вы не находите, что я могу задать вам тот же вопрос? — неловко пробормотала она, и Энтони, поднявшись из кресла, привлек ее к себе, желая раз и навсегда избавить от подобных страданий. Слишком хорошо он знал, что они из себя представляют. И даже мелькнувшее на мгновение в душе торжество тут же погасло под гнетом жалости к любимой. Энтони получил неопровержимое доказательство ее чувств к себе. А внутри вместо радости плескалось сожаление о собственной слепоте и неспособности правильно понять своего ангела. — Я хоть угомонилась, когда вы привезли Ребеккиного жениха, вас же не останавливает даже наше с вами обручение. Неужели вы действительно считаете меня способной на предательство? Но как тогда можете любить?