— Да кто тебя знает. Вон ты какой, оказывается...

— Какой? — полюбопытствовал Олег.

Томас взобрался в седло, повернул коня к выходу измонастыря. Из здания торопливо спешили прелат, настоятель и несколько свободныхмонахов. Прелат перекрестил отъезжающих широким уверенным жестом, монахи дружнозатянули молитву могучими тоскливыми голосами, от которых мурашки побежали пошкуре.

Томас проехал, держа шлем на сгибе руки, ветерок красивотрепал белокурые волосы, нежные, как у молодой девушки. Олег скромно двинулсяследом, монахам небрежно махнул рукой, словно отпуская их с тяжелой работы наотдых.

Под копытами сочно трещали зеленые стебли, на солнцеблистают, как осколки слюды, блестящие крылья множества стрекоз, прыгаюткузнечики, крупные жуки висят на листьях и пьют сок, но Томас посмотрел вперед,и холодная рука стиснула сердце.

Чернота, отброшенная святостью отобранных и записанных слов,наваливается на барьер всей немыслимой тяжестью, прогибает, продавливает, ищетщели. Воздух быстро пропитывается зноем, от близости болота постоянно парит,словно перед грозой, травы и цветы пахнут одуряюще, будто стремятся перебитьсмрад, который, кстати, ожидает их там, за зеленой чертой. Зелень травырасцвечена голубыми и синими васильками, прозрачнокрылые стрекозы носятсястремительно, хватают на лету только им видимых мошек, зависают в воздухе иподолгу рассматривают копошащуюся внизу живность.

Кони фыркали и отказывались идти в черную слизь, когда заспиной останется зеленый мир с сочной травой, зелеными кустами и деревьями.Томас бранился, твердой рукой направлял жеребца в грязь, тот наконец покорновздохнул и пошел, брезгливо вздергивая голову, чтобы даже не видеть этумерзость.

Смрад ударил в ноздри, едва переступили границу междузеленью и слизью. Олег ехал задумчивый, к чему-то прислушивался. Томас спросилс недоверием:

— Ты уверен, что едем хотя бы в ту сторону?

— Не совсем, — ответил Олег, — так,предполагаю... Тебе не кажется, что в этом смраде есть свое очарование?

Томас дернулся от неожиданного вопроса.

— В смраде?

— Да.

— Ты в своем уме?

— Вроде бы, — ответил калика кротко. — А тыникогда не обращал внимания, как мухи кидаются на говно, что ты оставляешьпосле себя? А ведь сто тысяч мух не могут так уж сильно ошибаться!

Томас сказал раздраженно:

— Так то говно. И мухи!

Темно-фиолетовое небо с широкими синими полосами, но оттенокнедобрый, зловещий, у Томаса при взгляде на него пошли мурашки по телу.Темно-багровые тучи, словно осыпанные окалиной, бегут торопливо, будто впредчувствии беды, опускаются опасно низко, еще чуть — и начнут цепляться закончик его копья. Томас подумал и пристроил копье горизонтально.

— Люди тоже разные, — проговорил Олег после долгойпаузы. — И вкусы у них различаются. Я в своих странствиях встречал такиеобычаи... гм... Некоторые даже сам придумал и ввел в обиход. Сейчас не знаю,как вывести.

Томас окинул взором бескрайнее море грязи.

— Хочешь сказать, что и это... может кому-то нравиться?

— Наверняка, — ответил Олег убежденно. — Явстречал, встречал... Все зависит от точки зрения. В этой грязи живут черви,личинки стрекоз, пиявки, а там, на островке, который мы оставили, стрекозки ибабочки. Чем они лучше? Червячков Господь тоже творил с тщанием и любовью.

Томас сказал с возмущением:

— Глупости какие говоришь! Лучше потому, что лучше.Господь сотворил мир не для себя, понял? На хрен ему этот мир, он их можетстолько наделать, что самому станет тошно! Аллах ничего не делает для себя, авсе — только для человека, как сказано в первой же суре...

Олег поправил с насмешливой улыбкой:

— Это священники придумали, чтобы не спрашивали: можетли Бог создать такой камень, который не смог бы поднять...

— Неважно, — огрызнулся Томас. — Все сделанодля человека! А человек сам выбирает, что ему нравится, а что нет. У нас, какрассказывал полковой прелат, свобода воли. Даже у простолюдинов, представляешь?

— Не представляю, — ответил Олег.

Томас поскреб в затылке.

— Я тоже пока не представляю, — призналсяон, — но полковому прелату верю.

Олег кивал, вроде бы соглашался, но сказал совсем ужнеожиданно:

— А те, кто не принял вашего Господа, могут считатьиначе. И вкусы у них могут быть иными... Смотри, видишь вон тот туман?

— Еще бы, — буркнул Томас.

Клочья тумана плавают везде, но там, куда указывал Олег,словно грязное облако осело на землю и уплотнилось под своей тяжестью. Там дажегрязь, казалось, просела, хотя туман настолько плотный, что больше напоминалогромный стог немытой шерсти.

Томас зябко передернул плечами.

— Вот чего не люблю, — заявил он, — так этоболот этих... туманов!

— Да, — согласился Олег, — в Святой Земле нетни того, ни другого... Но ты зачем-то вернулся в Британию?

Томас промолчал, со стуком опустил забрало и покрепчестиснул копье. Туман всегда стелется над поверхностью, а поднимается на высотудерева разве что, когда его много, но чтоб вот куча держалась на месте, нерасползаясь, это точно дьявольская магия, недоброе колдовство. А раз так, тоблагородный рыцарь обязан вступить в бой.

Олег, напротив, остановил коня и в великой задумчивостиуставился на грязное облако. Томас тревожно поглядывал то на облако, то наволхва. Тот слишком уж сосредоточен, углублен в мысли. Подкрадется какая тварь,успеет отъесть у калики задницу, прежде чем тот поймет, что его что-тобеспокоит.

— Ну и что? — спросил он, не выдержав долгогомолчания.

— Хорошее место, — ответил Олег со вздохом.

Томас с великим изумлением обвел взглядом бескрайнее болото,вдохнул смрад и закашлялся до слез.

— Хорошее? Или пробуешь острить?

— Хорошее, — повторил Олег убежденно. — Здесьи есть сердце Оловянных Островов... Тьфу, Британии! Или лучше — Англии.

Томас снова огляделся, морщась от вони, что уже глаза режет,но везде только грязь с изредка торчащими болотными растениями, поднимающимисяпузырями нечистого воздуха, да еще кое-где высовываются морды исполинскихлягух, что уже давно не лягухи.

— И что? — спросил он тупо.

Олег обвел рукой по воздуху круг, захватив огромный кусокболота.

— Если здесь построить замок... Именно здесь, в этомместе, то это и будет сердце этой страны. И пока его не разрушить до основания,полностью, твоя страна будет жить, твой род не прервется, ты будешь... тыбудешь! А такой замок построить можно...