– Мне сообщили, что Королева совершила полет на борту самолета президента [Соединенных Штатов], – отметил министр иностранных дел.

Министерство обороны также старалось найти решение, отправив в Париж военного атташе Британии совершить полет с личным пилотом президента лейтенантом Дезье, который только на Caravelle налетал уже 970 часов. Когда обо всем этом было доложено Эдварду Хиту, он принял решение. 17 марта во Дворец сообщили, что премьер-министр официально рекомендует Королеве лететь на самолете господина Помпиду. Таким образом, отказаться она не могла. Французы и Министерство иностранных дел перехитрили Дворец.

Хотя в британском посольстве испытывали облегчение, однако оставалось еще много других вопросов, которые необходимо было решить. Всего за два месяца до визита президент Помпиду неожиданно объявил, что Франция проведет референдум по вопросу планируемого присоединения Британия к Общему рынку. Сотрудники Министерства иностранных дел были потрясены. Вынесение на голосование вопроса о надежности близкого союзника всего за несколько недель до государственного визита было весьма неожиданно, если не сказать крайне грубо. Но президент объяснил, что если «новой Европе» предстоит включить «старейшую демократию в мире», то решение должно быть «одобрено всеми мужчинами и женщинами во Франции». Это было чистое шоу господина Помпиду. Ни он, ни кто-либо другой не сомневался в результате. Последние опросы французов показали, что 61 % респондентов считали, что Британия станет «лояльным партнером» в Европе, и только 5 % полагали, что Британия «подорвет рынок». Как и ожидалось, референдум Помпиду должным образом одобрил вступление Великобритании в ЕЭС, однако при такой низкой явке, что мероприятие практически провалилось. Президент продемонстрировал недостаточную политическую рассудительность – и недостаток хороших манер.

В британском посольстве сэру Кристоферу Соумсу было о чем беспокоиться. Он получил известие из Дворца, что Королева хочет навестить своего проживающего вдали от Британии дядю герцога Виндзорского в его доме под Парижем. Но она «не желала, чтобы что-то говорилось или делалось в связи с этим в настоящее время». Это был один из аспектов визита, не подконтрольный ни одному из правительств. Отношения между дворцом и бывшим королем Эдуардом VIII были исключительно деликатным вопросом для королевской семьи. Он отрекся от престола в 1936 году, чтобы жениться на разведенной американке Уоллис Симпсон, что повлекло за собой самый серьезный кризис монархии в современное время. Последовавшие за этим событием разногласия герцога с его младшим братом королем Георгом VI по поводу денег, статуса и отказа короля пожаловать герцогине статус Ее Королевского Высочества королева-мать не забыла и не простила. Она по-прежнему считала герцога ответственным за перенапряжение, которое, по ее мнению, привело к преждевременной кончине короля в возрасте пятидесяти шести лет. Королева, однако, всегда стремилась сохранять хорошие отношения и поддерживала регулярные контакты через сэра Кристофера Соумса. Его сын сэр Николас Соумс, член парламента, вспоминает вечер в 1971 году, когда он с отцом сопровождал принца Уэльского при его первом посещении дома герцога в Булонском лесу.

– Это пришлось согласовывать с Министерством иностранных дел, и Королева должна была дать свое разрешение. Дипломатически это было крайне сложно по самым разным причинам, – говорит он. – Но момент был совершенно необыкновенный: мы видели вместе двух принцев Уэльских. Я никогда этого не забуду. Это было довольно трогательно. Мы все сидели поодаль от них, и они смогли прекрасно пообщаться.

Принц Чарльз описал в своем дневнике этот «трагический» и необычный вечер. Он отметил, что герцог находился «в очень хорошей форме», что он пожаловался на свое строгое воспитание и «говорил о том, как сильно моя семья осложняет его жизнь последние тридцать три года». Герцогиня тем временем «порхала туда-сюда, как диковинная летучая мышь… Непростая женщина – совершенно несимпатичная и несколько поверхностная».

В следующем году по мере приближения визита Королевы здоровье герцога стремительно ухудшалось, он был практически прикован к постели. Почти наверняка у Королевы не будет больше возможности повидать своего дядю. Президент Помпиду, однако, был в ужасе от того, что герцог может умереть до или во время государственного визита, ему хотелось получить гарантии, что это не помешает королевскому турне. Соумс направил еще одну срочную телеграмму министру иностранных дел, в которой сообщил о беспокойстве президента и дал понять, что «отмена будет нежелательна». Мало кто мог что-то сказать наверняка, кроме личного врача герцога доктора Джина Тина. Итак, Соумс позвонил ему. Предупредив о серьезной угрозе «исхода миссии Королевы», он сделал несколько недвусмысленных намеков. Как позже вспоминал Тин, беседуя с биографом Майклом Блохом, «посол подошел к делу прямо и сообщил мне, что не произойдет ничего страшного, если герцог скончается до или после визита, однако его смерть во время визита станет политической катастрофой. Не могу ли я предоставить ему какую-либо точную информацию об ожидаемой кончине герцога». Врач, который, судя по всему, был неприятно поражен такими расспросами, ответил, что таких сведений у него нет.

Данный эпизод не только иллюстрирует, насколько расшатаны были нервы дипломатов накануне вступления Великобритании в Европу, но и служит пугающим напоминанием о смерти отца герцога. В ночь на 20 января 1936 года лейб-медик Георга V лорд Доусон Пеннский ввел королю смертельную дозу морфия и кокаина. Это означало, что о его кончине можно было официально объявить в The Times на следующее утро, а не в менее уважаемых вечерних газетах вечером того дня. Это вошло в историю как самый экстремальный пример управления королевскими новостями (когда в 1986 году подробности стали, наконец, известны, один из историков назвал это «убийством»). Неужели британское правительство всерьез предполагало, что герцог захочет оказать последнюю услугу своей стране? Это могло зайти слишком далеко. Однако старательный Соумс договорился, что врач герцога будет каждый вечер сообщать ему о здоровье пациента на протяжении всего визита Королевы.

В последние недели перед визитом Министерство иностранных дел приступило к подготовке информационных документов для Королевы. Неизвестно, сообщили ли они ей что-то, чего она еще не знала, однако конфиденциальные политические записки, отправленные во Дворец, дают очень полезное представление о мышлении британского правительства в то время. Оглядываясь назад на эпоху генерала де Голля, FCO придерживалось мнения, что его «грандиозное видение оказалось иллюзией», однако «приятные воспоминания об этом сохраняются». Преемник де Голля, напротив, был большим реалистом. «Взгляд президента Помпиду не сфокусирован на далеком горизонте», – сообщало резюме FCO и добавляло, что нынешний обитатель Елисейского дворца настроен заметно более про-британски, чем его предшественник. «Англофобия, столь модная в официальных кругах Франции, идет на убыль». Однако и речи не могло быть о каком-либо самодовольстве. Всего за четыре года до этого антикапиталистические студенческие бунты привели к всеобщим забастовкам и таким серьезным потрясениям в обществе, что президент де Голль на время бежал из страны, опасаясь революции. Документ FCO, одобренный самим сэром Кристофером, был определенно поэтическим: «Сохраняется опасность взрыва, подобного тому, что случился в 1968 году. Французы время от времени опасливо поглядывают через плечо, особенно в мае, когда бродят призраки[230]».