– За четыре сумасшедших дня принцесса завоевала Париж.

В своем докладе в Министерство иностранных дел посол Британии сэр Оливер Харви отмечал, что «необычно было видеть, как парижане приветствуют английскую принцессу на Площади Бастилии».

Пора было возвращаться в Британию, и возвращение вышло отнюдь не спокойным, причем во многих отношениях. Когда Vickers Viking Королевских ВВС заходил на посадку в аэропорту Лондона, внезапно вспыхнули аварийные огни, предупреждая пилота, что он держит курс на неверную посадочную полосу. Через несколько часов после возвращения герцог вернулся на работу в Королевский колледж штаба ВМФ, а беременная принцесса встретилась с королем и королевой. Хотя она не привезла с собой ни детской коляски, ни ящика камамбера, она подарила королю бренди Grande Reserve 1798 года из ресторана La Tour d’Argent.

Так была установлена связь с Францией, благодаря которой Королева бывала в этой стране чаще, чем в любом другом государстве, не входящем в Содружество. И именно во Франции много лет спустя она помогла Британии вступить в бурную авантюру, приведшую к одному из величайших политических кризисов в ее жизни.

Известно, что Королева с сожалением говорит о том, что ей не удалось получить более полное образование, нежели то, что было дано ей в классе для занятий в Виндзорском замке. Несомненно, бабушка принцессы, королева Мария, и королева Елизавета, будущая королева-мать[219], значительно расходились во взглядах на образование: одна выступала за более строгую программу обучения, а другая считала, что уроки должны перемежаться перерывами на игры и катание на пони.

Но Королева, очевидно, получила отличное образование в двух областях. Одной из них была конституционная история, благодаря Генри Мартену, проректору Итона, расположенного по соседству. Сам выпускник Итона, в правление королевы Виктории он вернулся в свою школу в качестве преподавателя. Проработав в классах, где учились только мальчики, всю свою жизнь, Мартен на уроках частенько рассеянно жевал свой носовой платок и называл свою единственную ученицу-принцессу «джентльменом». Однако она оказалась образцовой ученицей, и наградой Мартену стало рыцарское звание, пожалованное ему королем в 1945 году в присутствии всей школы.

Другим предметом, которому было уделено особое внимание, для принцессы был французский. Мало того, что он оставался универсальным языком королевских домов и посольств Европы, он был необходим любому будущему правителю Канады с ее многочисленным франкоговорящим населением. Главной наставницей принцессы была виконтесса де Беллэйг, бежавшая в Англию с мужем и двумя маленькими сыновьями, когда началась Вторая мировая война. В то время как ее муж вступил в ряды Свободных французских сил генерала де Голля, Тони де Беллэйг начала обучать французскому языку дочерей Личного секретаря короля лорда Хардинджа из Пенсхерста. В 1941 году он рекомендовал ее королю и королеве как наставницу для принцессы Елизаветы и ее младшей сестры принцессы Маргарет. Благодаря этому обе девушки превосходно говорили на французском языке. Много лет спустя Тони де Беллэйг вспоминала, что ее старшая подопечная была «très naturelle[220]… с сильным чувством долга, смешанным с joie de vivre[221]».

Особой любовью к французскому языку и французской культуре в семье принцессы отличалась ее мать, королева Елизавета, а не король Георг VI. Отношения генерала де Голля с королем и премьер-министром Уинстоном Черчиллем в военное время даже в лучшие времена были достаточно колкими. Королева Елизавета, однако, всю жизнь превосходно общалась с генералом. Еще будучи герцогиней Йоркской, она была одновременно изумлена и шокирована во время своих первых визитов в Париж. «Просто отвратительно, – написала она домой после своего первого визита. – Женщины без штанов». Став Королевой, в 1938 году она укрепилась в своей любви к этому городу, когда сопровождала короля во время его государственного визита во Францию. Тогда на Эйфелевой башне развевался самый большой на тот момент флаг Великобритании, а французское правительство пригласило Королеву заранее выбрать отделку для королевских покоев. Не остался без внимания даже тот факт, что она была уроженкой Шотландии – в честь этого в Сену запустили «Лохнесское чудовище».

Два года спустя, после капитуляции Франции и эвакуации военных частей из Дюнкерка, большая часть Британии, включая короля, считала, что «нам лучше быть одним». Иначе думала королева, которая после падения Парижа выступала по радио, обращаясь к женщинам Франции на французском языке. Когда война закончилась, де Голль выразил ей свою благодарность. Став королевой-матерью, она с удовольствием регулярно приезжала во Францию летом на отдых и путешествовала по долине Луары и Провансу под крики: «Vive la reine!», вызывала слезы на глазах у сентиментальных мэров и однажды даже сыграла Марсельезу на губной гармошке.

Известна была ее манера произносить тосты – она высоко поднимала бокал в знак уважения ко всему, чем она восхищалась, а затем резко ставила его обратно, выражая осуждение в чей-то адрес.

– За де Голля! – неизменно звучало за обеденным столом в Кларенс-хаусе.

Марк Рош, на протяжении многих лет проработавший в Лондоне корреспондентом газеты Le Monde, франкоязычный биограф Королевы, говорит, что де Голль всегда чувствовал, что именно благодаря королеве Елизавете Лондон в годы войны был «сносным». Рошу также было достоверно известно, что королева-мать, никогда не проявлявшая особого интереса к футболу, настояла на тосте за французов, узнав об их победе над сборной Бразилии на чемпионате мира 1998 года.

– Она просто общалась с французами – и Королева поступает точно так же. Ей это дается без труда, – объясняет Рош.

Он отмечает, что Франция – одно из немногих мест, куда Королева отправлялась «на каникулы», иными словами – посмотреть лошадей в Нормандии.

– Это страна, в которой она побывала больше сердцем, чем рассудком, – говорит он.

И это чувство полностью взаимно, добавляет он. Он доходит даже до предположения о том, что королева-мать и Королева в реальности помогли Франции вновь обрести в послевоенные годы чувство чести. Ибо Рош считает, что дружба королевы с де Голлем и «Свободной Францией»[222] во многом способствовала укреплению той версии истории, которую предпочитают помнить во Франции, стараясь забыть о коллаборационистском режиме Виши маршала Петена.