Уилл не отрывал взгляда от маленького личика супрямо сжатыми губами, которые могли улыбаться столь обманчиво, от глаз,подчинявших своей воле стольких людей, столько сокровищ, столько решений. В семьдесятдва года удар копья – серьёзное дело. И все эти сто восемьдесят тысяч человекбыли здесь только потому, что здесь был принц. Интересно, понимал ли этоХидетада? Понимал ли он, что, как только умрёт отец, вся его армия растает, авместе с ней и вся его власть. Принцесса Едогими и её сторонники-то знали этонаверняка. Знали они о ране принца или нет, но они знали, что вся воля,притивостоящая им, заключена была в душе одного только человека, и человек этотуже исчерпал отпущенный ему срок. И на это они рассчитывали – выстоять,удержаться, выждать.

Поэтому, наверное, для него тоже настало времявыбора. Последнего выбора. Иеясу никогда не сомневался, что это будет решающеестолкновение. В следующие несколько дней решится судьба всей страны. Даже раньше.Потому что если Иеясу намерен назначить на завтра общий штурм и штурм этотбудет отбит – а он почти наверняка будет отбит, стоит только взглянуть на этибесконечные бастионы, на тьму защитников, – то конец наступит скорее, чем онипредполагают. Ещё одно поражение, и легенда о неуязвимости Токугавы будетразвеяна.

Так в чём же заключается выбор? Между Тоетомии Токугавой? Оба ищут абсолютной власти. Между Хидеери и Хидетадой? Он никогдане встречался с Хидеери, но совершенно определённо не любил сегуна – ипользовался взаимностью. Между романтической идеей великой Японии, о котороймечтал Хидееси, и порядком и дисциплиной, включающими в механизм Империикаждого человека, от сегуна до хонина, к чему стремится Иеясу? Междувозвращением к бесконечным междоусобным войнам и продвижением к вечному миру?Какой ещё выбор он мог сделать, думая о своей жене, о своих детях, о своихдрузьях? И о детях своих детей. И о своём доме. И о своих крестьянах. Своихкрестьянах.

И в то же время – уничтожить Асаи Едогами. И ПинтоМагдалину.

– О чём ты так задумался, Уилл? – спросилИеясу.

– Мой господин, боюсь, что запланированныйвами штурм окончится неудачей, если защитники будут достаточно стойкими. А уменя достаточно свидетельств их стойкости.

– У меня нет теперь другого выхода, Уилл.Среди даймио уже пошли разговоры.

– В Европе, мой господин, очень немногиефеодалы позволяют себе риск оборонять свои земли от законных повелителейвследствие появления пушек.

Иеясу вздохнул:

– Неужели ты думаешь, Уилл, что я не пробовалбомбардировать крепость? Весь вчерашний день говорили пушки. А ядра простоотскакивали от стен. О, один-два камня, может, и выщербило! С таким темпом нампонадобится год, чтобы пробить внешнюю стену. А за ней ведь внутренняя стена, идальше – сам замок. Три года, Уилл?

– Мой господин, если позволите, я снованапомню слова, сказанные вами накануне Секигахары, – пушки причиняютзначительно больший ущерб, чем просто производимые ими разрушения.

– Тогда они были почти неведомы нашей стране.Теперь же в крепости не меньше орудий, чем у нас. Благодаря португальцам.

– Тем не менее, мой господин, когда онистреляют по пологой равнине, ущерб от них не больше, чем от ваших. У них нетиного выбора.

– А у нас есть?

– Дайте мне один день, мой господин, чтобыпристрелять орудия.

Иеясу повернул голову:

– Один день, Уилл?

– У меня есть одна идея, мой господин,которая, возможно, заставит Тоетоми ещё раз выйти за ворота и напасть на вас воткрытом поле. Только на этот раз вы будете поджидать их.

– За один день? Эх, почему тебя не было здесьнеделю назад, Уилл? У тебя будет этот день. Завтра. И ты можешь распоряжатьсялюбым человеком, любым даймио во всей армии, если понадобится помощь.

– Достаточно будет моих канониров. Но я хотелбы, мой господин, чтобы пушки подвезли как можно ближе к стенам крепости. А вэтом случае понадобится достаточное прикрытие для отражения возможной вылазкинеприятеля.

– Тебя будет защищать вся моя армия, Уилл. Чтоещё? Уилл в задумчивости потянул себя за бороду.

– Больше ничего, мой господин Иеясу. Хочутолько попросить об одной милости.

Иеясу повернул голову:

– Вы говорили о полном уничтожении Тоетоми,мой господин.

– Это необходимо, Уилл. Ведь они намереныполностью истребить род Токугава. И не забывай, что Андзин Миура тоже значитсяв списке обречённых на смерть.

– И всё равно, мой господин. Я не прошу замужчин, но заранее прошу помиловать женщин и детей.

– Потому что однажды ты познал её тело?

– Потому что однажды она была добра ко мне,мой господин.

– Добра? Она просто намереваласьвоспользоваться тобой, Уилл.

– Тем не менее, мой господин принц. Я прошу обэтой милости. Бросьте её за решётку, сошлите её и её фрейлин, но не обрекайтеих на смерть.

Иеясу улыбнулся.

– Я не собирался казнить женщин, Уилл. ДажеАсаи Едогими. Захвати этот замок, и она будет жить до глубокой старости. Еслипожелает.

Канониры работали с охотой, но ночью шёл дождьпополам со снегом, и земля размокла. Несколько часов ушло на то, чтобы вытащитьпушки из укрытий в лагере Токугавы и перевезти их на относительно твёрдоеместо. Несколько часов, в течение которых они были в центре внимания не толькосвоих, но и неприятельских войск. Стены крепости заполнили воины Тоетоми, дажепрозвучала пара выстрелов в их направлении, но гарнизон одолевало скореелюбопытство, чем беспокойство.

Как и даймио, ехавшего рядом с Уиллом.

– Чего ты хочешь добиться, Андзин Миура,приближая орудия на несколько сотен ярдов? – спросил Токугава но-Есинобу. – Дляменя важна не дистанция, мой господин Есинобу, – ответил Уилл, – а достаточнотвёрдый участок земли для создания угла возвышения. Вот этот подойдёт.

Он отдал приказ остановиться, и орудиявыстроили в линию. Уилл спешился и сам попробовал землю под четырьмя громаднымикулевринами.

– Да, этот подойдёт. А теперь, парни, выдолжны построить насыпь. Вот здесь, впереди. Она должна быть прочной.

Артиллеристы принялись за работу. Лошадисобравшихся даймио били копытами и ржали, пока хозяева обменивалиськомментариями. Часам к десяти утра перед каждым орудием выросла насыпь фута втри высотой, плотно утрамбованная.