Сердился ли он всё ещё на Сэйриса, которыйоставил без внимания его совет и всё-таки основал факторию здесь, поблизости отпортугальцев, голландцев и испанцев? Конечно, для решения Сэйриса имелисьвеские основания. В Хирадо они были не только в сердце христианской Японии, нои вдали от непосредственного контроля Токугавы. Мышление, прямо противоположноеего собственному. Впрочем, европейцы опасались клана Токугава, особенно вслучае смерти принца. А этого, конечно, ждать осталось не так уж долго.Интересно, думал он, может быть, именно в этом истинная причина того, что онтак тянет с решением? Покинуть это место, сказать себе – я больше никогда неувижу Иеясу, никогда больше не почувствую, как затягивают меня в свою глубинуэти бездонные глаза, никогда больше не разделить чашку сакэ с этим тонким,блестящим мудрецом, не насладиться его бессмертным напористым, требовательнымдухом… Это было выше его сил. Лучше уж оставить решение неумолимой природе.

Но сейчас время размышлений и тяжких раздумийпозади – во всяком случае, на ближайшее будущее. Как он уже сказал Уикхэму,через несколько дней он снова отправится в путь – в Миуру. К Сикибу. Тринадцатьлет. Боже милостивый! Уже тринадцать лет, как она его жена. Боже милостивый.Конечно, она уже не та девочка. Груди стали побольше. Чуть-чуть. На прежнемплоском животе появились едва заметные складки. И, наверное, ещё морщинка подэтим остреньким подбородком. И больше ничего. Сравнить это с подушками жира наего собственных бёдрах, с сединой в его бороде, с замедлившимся восстановлениемсил, когда она скользнёт своим ароматным, шелковисто-гладким телом вдоль еготела.

Тринадцать лет, а его сердце бьётся все так жеучащённо при мысли о том, что вскоре он снова увидит её. Из-за её тела? Нет.Из-за тех разнообразных мелочей, которые составляли их жизнь, чашки сакэ,которая будет ждать его, прикосновения её руки, быстролётной улыбки, которойона поприветствует его, осмотра его владений, управляемых сю и Кимурой сжелезной дисциплиной, из-за прогулок по саду, когда она неторопливо будетпереходить от цветка к цветку, осматривая их с той же тщательностью, с какойона воспитывала своих детей. Из-за того, как она подворачивала рукава кимоно,усаживаясь за составление букетов. Из-за искусства, с каким она сочетала тонкиестебельки. Из-за поклона, с которым она подаёт ему чашку чая.

Значит, он наконец-то влюбился? Нет, этопрошло. Но наконец-то он любит. В этом вся разница. Возможно, больше всегоостального он боится нарушить это хрупкое равновесие красоты, котороезаставляет его ожидать развития событий вместо того, чтобы подчинить их своейволе.

А что она? Любит ли она его? Она его жена, иона утверждает – а он вот уже сколько лет верит ей, – что этот долг определяетвсе её существование. Конечно, это так. Но что она чувствует? Что за мыслироятся в этой черноволосой головке? Господи, узнать бы наконец – послетринадцати лет! – узнать бы…

Считает ли она, что он трус? Но ведь женадолжна знать своего мужа лучше других. И в то же время – что она знает о нём,кроме того, что он – правитель Миуры, человек, делящий с нею брачное ложе? Онаникогда не плавала с ним, ни разу даже не ступила на палубу его корабля. Она незнала ничего о мастерстве, которого он достиг в своей профессии, опереполняющей его душу радости, когда якорь вырывается из донного ила и ветернадувает паруса. Она знала лишь, что однажды он столкнулся с Норихазой и егопришлось спасать. Но тогда его храбрость никак не проявилась, у него просто небыло другого выхода. Она знала, что он сражался под Секигахарой, – но тамдрался почти каждый японец, способный держать оружие.

– Ждут, как стервятники, – проворчал Уикхэм. –Даже голландцы. Уилл взглянул на группу, собравшуюся на причале. Теперь ониперебрались в шлюпки, чтобы выйти навстречу кораблю.

– Мельхиор? – Он перегнулся через борт. –Здорово, дружище. – Уилл нахмурился, и душа его вдруг ушла в пятки. На лицахвстречавших не было обычных улыбок. – Какие новости?

– Самые печальные, Уилл, – отозвался Мельхиор.

– Страна в пучине войны, – прокричал Кокс.

– Что? Что вы сказали? – Он бросился к трапу,чтобы встретить поднимающихся друзей.

– Оглянись вокруг, Уилл, – сказал Мельхиор, –и ты не найдёшь на Кюсю ни одного самурая. Господин Сацума призвал всехвассалов следовать за ним на север по зову Токугавы.

– Но как это случилось?

– Бог его знает, – ответил Кокс. – Эти людидля меня – загадка.

– Это связано с даром огромной статуи Буддыхраму в Наре, – объяснил Мельхиор. – Ты знаешь, какое большое значениепридавалось этому. Сначала её построили, но пожар наполовину уничтожил её, ипришлось перестраивать. Колокол отлили в прошлом году, и принц пожелал, чтобыюноша Хидеери произнёс слова передачи, ведь он сын Хидееси. Но отношения междуОсакой и Эдо настолько испортились, что Едогими запретила сыну покидатькрепость. И всё же она совершила ошибку, послав текст речи, чтобы его огласилиот имени Хидеери.

– И это привело к войне?

– Да. Ведь в речи содержались какие-то слова,оскорбительные для Токугавы. В сущности, они настолько обозлили жителей Киото,что случился мятеж, и было разрушено множество зданий.

– Какие слова?

– Я плохо знаю язык, Уилл. Но там что-тоговорилось о солнце, которое встало на востоке, но теперь теряет свою силуиз-за того, что вынуждено делить небо на западе с ярким лунным светом. Эторасценили как закат власти Токугавы.

– О боже, – вздохнул Уилл. – Но почему текстречи не был представлен принцу заранее?

– Тут-то и заключается вся загадка, Уилл.Говорят, что Иеясу хорошо знал, что там будет сказано. И всё же позволилоскорбить себя. Последовали переговоры, даже извинения состороны Тоетоми. Нопринц объявил, что это заговор против него, и потребовал заложников.

– Но это обычное дело.

– Да, обычное. Но не для заложника такогоранга.

– Он потребовал принцессу Едогими?

– Так говорят.

– Боже милостивый, – произнёс Уилл. – Оннамекал мне, что нашёл способ заставить Тоетоми начать войну. Принцессаотказалась?

– С негодованием. И распустила слух, будто этоуловка, чтобы заманить её в постель Иеясу. Поэтому принц созвал свои войска навойну, – ответил Кокс.

– Не сомневаюсь, что это лишь малая частьтого, что там произошло, – сказал Мельхиор.

– Конечно. – Но он удивился – ведь судьбыстольких людей зависели от этой личной вражды, от этих личных страстей. – Когдаэто случилось?