Предупреждение не подействовало. В один прекрасный день ивпрямь приехала комиссия. Отсортировали по баракам сразу почти треть контингента,потом притормозили по причине банкета с собственным офицерским мордобоем иблевотиной. Через три дня опохмелки сортировка возобновилась, хоть и не такимиштурмовыми темпами, но упорно и настойчиво. Лучшие люди, «чистяги»,отправлялись с этапами на прииски, а самое главное, в одночасье была распущена«По уходу за территорией». Костяк группы все ж таки удалось сохранить, вчастности, сам Фомка-Ростовчанин зацепился на должности табельщика винструменталке, однако было ясно, что организация доживает последние дни: влюбой момент можно было ждать общелагерной облавы и разоблачения. Новыйначальник по режиму майор Глазурин, подражая всем большевистским мусорам, ходилпо лагерю перетянутый ремнями в сопровождении трех автоматчиков. Рядом с нимнередко чимчиковал и тот, кому «больше всех надо», капитан медслужбы МВДСтерлядьев. У последнего вроде бы что-то наподобие базедки наметилось:потемнение кожи, дрожь конечностей, выпуклость глазных яблок. После ухода женыкапитан начал часто пить по-черному, в одиночку, закусывая лишь пятерней внедельной свежести щах. Заброшены были книги, как медицинские, так ихудожественные. Прежде капитан был известен как знаток текущего литературногопроцесса, теперь он прямо с порога швырял все эти «Новые миры» в угол комнаты,где они и накапливались в нелепейших позах. О приближении к Дому культуры, гдекогда-то так мило, в интеллигентных одеждах, прогуливались по фойе с Евдокией,не могло быть и речи, ибо именно в этом капище греха благоверная ипознакомилась с троцкистом-опереточником, который блеял арию Стэнли из«Одиннадцати неизвестных»: «По утрам все кричат об этом: и экран, радио,газеты. Популярность, право, неплоха!»

Одна лишь оставалась у капитана Стерлядьева потеха: онанизм.Всю стенку слева от кровати покрыл откровениями, а иной раз в фантазияхдостигал и потолка. Начиная же запой, после первого стакана Стерлядьев писалписьма И.В.Сталину: «Родной Иосиф Виссарионович! Под Вашим гениальнымруководством советский народ во время Великой Отечественной войны преподалхороший урок прислужнику мирового империализма Адольфу (иногда получалосьАльберту) Гитлеру. Однако Германия дала нам не только Гитлера. Она дала намтакже Карла Маркса, Энгельса, Ленина, Вильгельма Пика. Она накопила такжехороший и плодотворный опыт в деле оздоровления человечества. Как сотрудник МВДСССР и как представитель самой гуманной профессии, я считаю, что нам следуетиспользовать наиболее позитивные черты германского опыта в деле сортировкиконтингента заключенных Управления северо-восточных исправительно-трудовыхлагерей Дальстроя. Иначе, родной товарищ Сталин, нам предстоит в недалекомбудущем встретиться с неумолимым законом диалектики, когда количество переходитв качество...»

Отправляя эти письма, он твердо знал, что когда-нибудьполучит ответ. Кстати, и не ошибался: не будь бунта, его бы вскоре арестоваликак автора провокационных посланий в адрес вождя. Пока что ходил по территории,сопровождая майора Глазурина, вращал выпуклыми желудевыми гляделками, отдавалприказания о санобработке целых бараков, то есть о потрошении всего барачногохозяйства и о сожжении тюфяков, в которых лагерные любители фехтования пряталисамодельные хорошо отточенные пики. Зеки молча наблюдали за непонятнойактивностью мусоров. Всех, конечно, интересовало: чего же это Полтора-Иванамолчит?

Вот такие события предшествовали данному моменту в романе, вкотором нам ничего не остается, как экспонировать вожака некогда могущественной«По уходу за территорией» в позе врубелевского демона в секретном местечкеинструментального двора. «Не надо было возвращаться на Карантинку, –мрачно зевал Митя, – ничего меня здесь не держит». Думая так в этотвечерний час, он, кажется, прежде всего имел в виду отсутствие Маринки ШмидтС-Пяти-Углов. Маруха уже больше года назад ушла по этапу на Талый, где и родилав лагерном роддоме Митино дитя, которое сейчас (неизвестно, девочка, илимальчик, или вообще какое-нибудь чудо таежное) пребывает в лагерных яслях, гдеи маруха умудрилась пристроиться санитаркой. Так и не добрался до нееРостовчанин во время последнего блуждания по лагерям, а жаль: теперь уж вряд лискоро доберешься. Хорошая была маруха, эта Маринка Шмидт. Введешь в нее и какбудто снова себя человеком чувствуешь. Он научил ее звать его Мить-Мить, и онас тех пор иначе его и не называла, как будто догадывалась, что это не простокакое-то ебальное журчание, а его собственное имя. Увы, как говорили предки,одних уж нет, а те далече, а самое паршивое состоит в том, что никакую другуюмаруху теперь из женской зоны не вызовешь: по наводке стукачей майор Глазуринзабил все ходы, а некоторые даже залил цементом. Со стукачами придетсяразбираться, Полтора-Ивана не может уже третью неделю отмалчиваться, и воттогда все покатится к окончательной резне, которая в нынешних условияхпревратится в последний бой «Варяга».