сломать. Но такие решения не принимаются за час кабинетных обсуждений и без всяких расчётов, “прикидкой на глазок”. Таких вопросов много больше, чем обсудили за 3 года перестройки. Почему их предлагается принять даже без обсуждения??!»

Команда из союзного правительства попыталась ещё раз убедить Горбачёва: дело не в том, что она не хочет реализовывать навязываемые реформы, а просто страна не готова принять программу Шаталина – Явлинского. К тому же попытка её внедрить приведёт к автономизации общесоюзного рынка: области и республики к тому моменту уже вводили кордоны и запрещали вывод продуктов к соседям.

Щербаков В. И.: «После меня выступил Валентин Павлов. Он спросил, что делать, если в союзный бюджет не будут поступать средства? “Борис Николаевич объявил о том, что сбор налогов будет одноканальный – сразу и только в бюджет России. А отвечать за невыплату зарплат врачам, учителям, военнослужащим и другим государственным и социальным служащим, должны будете вы, Михаил Сергеевич! Потому что нас-то уже не будет – нас выкинут сразу. Вы готовы к этому?” – подытожил министр финансов».

Абалкин добавил: «Вы же видите, Михаил Сергеевич, мы говорим нормально, не надо пытаться противопоставлять молодых и старых. К тому же обратите внимание: программа “500 дней” ведёт к тому, что СССР должен развалиться на отдельные республики, каждая из которых будет пытаться выплыть по-своему. Рифы расставлены по всему руслу, наш корабль слишком большой, чтобы так лавировать!»

Щербаков В. И.: «На это Петраков сказал, что хорошо, что республики будут более самостоятельны, они должны будут, получив свою долю ресурсов, сами решать те вопросы, которые перед нами ставите! На это ему ответили: “Не надо иллюзий! Передавать нечего!” Каждый день мы затыкаем дыры, распределяя по территории всей огромной страны ввозимые продукты, лекарства, другую дефицитную продукцию, а не дефицитной уже практически не осталось. Как можно отдать что-то, чего у тебя давно нет?!

Тогда же я привёл в пример сплав плотов. Они не идут одним массивом, впереди их тащит буксир – в нашем случае это союзное правительство, другого буксира нет. Если его отцепить, плоты поплывут куда хотят – каждый из них имеет свою траекторию. Но впереди их ждут резкие повороты и пороги, поэтому только, когда плоты находятся в лёгкой связке, большинство пройдёт, пусть даже какие-то из них разобьются. Но никогда они не останутся в целости все! Даже опытные сплавщики не смогут предугадать, какой ущерб их ждёт, что доплывёт до цели.

Мы думали, что первыми оторвутся прибалты. С точки зрения экономики нас это не сильно расстраивало – оттуда мы ничего не получали. А вот если это будет Средняя Азия и Кавказ мы понимали, что последствия ожидаются серьёзные, ущерб оценивался для страны, как невосполнимый. Кто возьмёт на себя ответственность за это? В том что Украина, Белоруссия и Казахстан останутся с Россией, мы наивно не сомневались”.

Никто из нас не готов реализовывать навязываемую программу”, – подытожил наши выступления Леонид Иванович. Юрий Дмитриевич обострил и добавил: “Не просто мы не выразили желание, я, например, понимаю, что она нереализуемая, и в случае её принятия уйду в отставку”. Я подержал коллег. Павлов заявил: “Всем и так ясно, как я поступлю!”»

Несмотря на все эти доводы, Горбачёв сказал, что тем не менее надо найти что-то, что можно у коллег позаимствовать. И в конце концов предложил взять за основу проект, который «внесён по моему поручению академиком Аганбегяном (его называют президентским)». С этим и разошлись.

А на следующий день с подачи аппарата Горбачёва Верховный Совет СССР поручил президенту провести работу по созданию единой программы перехода к рынку на основе… «500 дней».

Рыжков Н.И.: «Уменя, как и у Горбачёва, на заседаниях Верховного Совета имелась одна привилегия. Я мог попросить и получить слово вне очереди в любое время. Я и послал записку в президиум сессии с требованием этого слова. Спустя какие-то минуты ко мне подошёл клерк из Верховного Совета и доверительно сообщил, что “Михаил Сергеевич просит выступить не до перерыва, а после него”. Ну просит так просит, времени до перерыва оставалось чуть-чуть, можно было и подождать. Однако любопытно: отчего такое выжидание?

В перерыве я подошёл к Горбачёву. Он спросил с подозрением:

– Зачем тебе выступать?

– Я прочитал проект постановления, – стараясь быть спокойным, ответил я, – и категорически против принятия его с такими формулировками.

– Это с какими такими?

– Там ничего не говорится о правительственной программе. Только о ”500 днях”. Если она будет принята, я заявлю о своей отставке. И не только о своей. Не могу выступать от имени всех членов правительства, но члены президиума Совета министров уполномочили меня в таком случае попросить об отставке всего президиума. Это естественно, Михаил Сергеевич. Если мы зря работали, если всё, что мы сделали, впустую, значит, мы не можем и не вправе возглавлять Совмин.

Я почувствовал, что Горбачёв начинает злиться.

– Почему ты позволяешь себе ставить нам ультиматум? <…>

Я всё-таки выступил и сказал о том, о чём хотел. Это сыграло свою роль. В принятом решении говорилось уже о двух программах.

Президенту на подготовку объединённой программы (или концепции, как хотите) Верховный Совет отпустил месяц. Не берусь точно перечислять всех, кого Горбачёв привлёк к этой “объединительной” работе, знаю лишь, что ни я, ни мои соратники в ней уже участия не принимали»[155].

Щербаков В. И.: «По-моему, Павлов первый предложил дать поработать с документами трём академикам. Аганбегяну, Абалкину и Шаталину. Мы его поддержали. Но выяснилось, что Леонид Иванович отказывается под предлогом, что слишком связан со своим правительственным проектом.

Наконец, примерно через 5–7 дней нервных эмоциональных переговоров Горбачёв и Ельцин договорились создать компромиссную программу. И её поручили написать двум умным академикам – Аганбегяну и Шаталину. Но Станислав Сергеевич, сославшись на критическое состояние здоровья, не смог принять дальнейшее участие в программе спасения экономики страны, а вот Абеля Гезевича обязали взяться за работу: мудрый, дружит со всеми и не был ангажирован ни одной из групп, справится. При этом поручение ему дали в его отсутствие, на что он потом долго жаловался. Просил прийти, помочь, от чего мы категорически отказывались – одно появление у него для обсуждения вопросов уже вызывающих аллергию, отбивало любое желание помочь хорошему человеку, кроме того, вызвало бы приступ истерики у наших противников».

М. С. Горбачёв на совещании предложил «сесть двум группам вместе под “арбитражем” Аганбегяна (несмотря на то, что Абел Гезевич отказывался от такого поручения) и создать интеграционный документ»[156].

В тот момент Абел Гезевич находился,