становится проще накормить и обеспечить жильем каждого члена общества, а такое снижение затрат может привести к появлению излишков средств, которые муравьи вкладывают в ведение боевых действий, а люди – в вооруженные силы. Хотя наш вид может также направлять эти средства в науку, искусство и на такие необязательные проекты, как Тадж-Махал, пирамиды и телескоп «Хаббл», которые требуют муравьиноподобного уровня координации и усердия[937].

Сходство между мировыми цивилизациями, даже теми, что имеют совершенно отдельную историю, поразительно, если не сверхъестественно. Историк и романист Роналд Райт сформулировал это так:

То, что случилось в начале XVI в., было поистине исключительным, чего никогда не происходило прежде и никогда не произойдет снова. Два культурных эксперимента, проводившиеся в изоляции 15 000 лет или больше, наконец встретились лицом к лицу… Когда Кортес высадился на берег в Мексике, он обнаружил дороги, каналы, крупные города, дворцы, школы, суды, рынки, ирригационные сооружения, царей, священников, храмы, крестьян, ремесленников, армии, астрономов, купцов, спортивные состязания, театр, живопись, музыку и книги. Высокоразвитая цивилизация, отличающаяся в деталях, но похожая в основных чертах, сформировалась независимо на разных концах света[938].

Многие из этих новшеств не только сделали возможным обеспечение продовольствием и жильем большого населения; они также внесли вклад в сохранение целостности обществ, оказывая влияние на то, как люди думают о других. Поддерживать принадлежность к обществу в нескольких локальных группах охотников-собирателей было почти невозможно; сохранение общей идентичности стало ужасающе трудной задачей, когда общества разрослись – иногда на всю ширину континента – и племена превратились в нации, со всем их разнообразием подданных. Основную часть проблемы составляла и составляет возможность установления связи. Для того чтобы замедлить разрушительные изменения идентичности, население должно быть взаимосвязано: чем больше у граждан актуальных знаний друг о друге, тем лучше. Люди могут как остановить изменения, так и приспособиться к ним только в том случае, если внутри общества существует эффективный обмен информацией[939].

Одним из факторов, которые позволили значительно возрасти числу взаимодействий между людьми, была сформировавшаяся в процессе эволюции нашего вида гибкость в том, что касается личного пространства. Как уже говорилось ранее, это было важно даже для первых человеческих поселений. Тем не менее в наши дни такая гибкость достигла кульминации. Плотность населения в Маниле и Дакке составляет примерно один человек на 20 квадратных метров, что в миллион раз превышает плотность населения у некоторых охотников-собирателей. Ощущение комфорта в близком присутствии других людей зависит от воспитания. Исключая такие расстройства, как агорафобия и монофобия (боязнь толп или одиночества соответственно), у людей, существующих бок о бок, редко проявляются патологии[940].

Пространственная близость – всего лишь один, очень низкотехнологичный способ, позволяющий людям оставаться в гармонии с идентичностью других. Но он не является обязательным. К тому же часть населения любого государства должна жить в сельских районах, чтобы выращивать сельскохозяйственные культуры. Общества разработали другие способы поддержания контактов на своей территории. Одомашнивание лошади в Евразии, изобретение письменности в Месопотамии, океанские корабли финикийцев, междугородние дороги инков и римлян, печатный станок в Европе – все эти новшества способствовали стабильности и расширению обществ. В дополнение к обеспечению транспорта товаров и расширенного контроля центральной власти такие изобретения улучшали распространение информации, и особенно информации об идентичности. Это касалось не только государств. С появлением одомашненных лошадей кочевые племена, такие как татары, и охотники-собиратели, такие как шошоны, сохраняли неизменной свою идентичность на гораздо больших расстояниях, чем это было возможно, когда их предки передвигались только пешком, хотя все стало еще более сложным, когда государства стали включать все больше и больше непохожих групп.

Несколько забегая вперед, обратимся к Древнему Риму. В период его расцвета все, даже самые удаленные, части империи были прочно связаны идентичностью, которая включала разные элементы: лексику, моду, от нарядов до аксессуаров и причесок; ремесла, такие как изготовление керамики, мозаик на полах и покрытых штукатуркой стен; повседневные привычки, официальные традиции и религиозные практики; кухню; дизайн дома и усовершенствования, такие как водопровод и центральное отопление. Отождествление с Римом распространялось также и на финансируемые государством общественные проекты: планировку городов, дорог и акведуков. Это не значит, что провинции подчинялись единому стандарту романизации. Рим, как и все общества, учитывал разнообразие, и на его территории люди эффектно выражали свою принадлежность к империи с учетом местных географических особенностей и с пышностью, отражавшей их происхождение и принадлежность к определенному классу, выбирая самые дорогие символы римской идентичности[941]. Такое стремительное приспособление маркеров требовало эффективной коммуникации, которая выходила далеко за рамки возможной в племенном обществе.

Какую бы форму ни принимало руководство государством – управление с использованием ротации кадров, при помощи комитета или единоличное правление, – лидер помогал формировать социальную среду, и часть этой миссии заключалась в поддержке идентичности людей. Иногда обладающие властью просто формулировали то, что в целом и так считалось приемлемым поведением, временами их собственные странности входили в моду, а порой лидеры могли и принуждать к поведению в соответствии с их выбором, устанавливая стандарты для всего, от речи до одежды. Для лидеров племенных обществ и вождеств, учитывая непрочность их положения, первая и самая безвредная из вышеперечисленных ролей – служить в качестве гласа народа – была средством к существованию. Подавая безупречный пример, эффективный лидер мог защитить свое положение, способствуя укреплению у граждан чувства общей идентичности и общей судьбы, помогая сохранить сильные связи между людьми, даже когда их было много. Но как только население всецело оказывалось в руках лидера, его или ее власть обычно усиливалась: короли редко считали себя обязанными демонстрировать щедрость так, как это делал вождь во время потлача. На протяжении истории во многих случаях влияние лидеров служило отражением надежного контроля над дорогами, печатными прессами и другими средствами, с помощью которых осуществлялась передача информации в их обществах.

К тому времени, когда общество стало проявлять признаки структуры государства, роль религии уже, как правило, изменилась так, что она еще больше усиливала идентификацию людей. Охотники-собиратели восхищались теми, кто обладал духовными способностями или мастерством целителя, однако философия анимизма, которой они придерживались, почти ничего не требовала от своих последователей[942]. В этом отношении большинство племен и вождеств не слишком отличались, однако в связи с тем, что из-за большой численности населения государства отдельные его члены становились незаметными, за ними требовался более строгий надзор. Представление о всемогущих богах обеспечивало механизм влияния на поведение людей даже за закрытыми дверями, за счет страха перед божественным наказанием[943].

При условии, что управление не слишком деспотично, государства способны предоставить абсолютные преимущества. Уровень взаимодействия внутри государств, подобный таковому