социального существования, такие как социальная поддержка, которую местные сообщества обеспечивают людям и семьям, по-видимому, устойчивы к подъему и упадку обществ. Поэтому, хотя раздел общины, вероятно, влиял на всех ее членов почти одинаково, распад государства является ударом для власть имущих, но, возможно, гораздо меньше воздействует на всех остальных.

Во всех этих вопросах география – это действительно судьба. Для того чтобы отделение прошло успешно, вступившая в конфликт группа обычно должна населять определенный участок территории страны, на который она часто предъявляет права как на древнюю родину. Это означает, что раскол в конечном итоге происходит между территориями, плотно заселенными этническими группами, которые когда-то имели собственные общества. Отклонения идентичности от места к месту по-прежнему сказываются, почти так же, как в локальных группах охотников-собирателей. Эти изменения способствуют рождению региональных культур, обнаруживаемых в каждом государстве, и влияют на самые разные сферы, от национальной кухни до политики.

Однако вероятность того, что подобная географическая изменчивость сама по себе приведет к распаду страны, по-видимому, относительно мала, даже когда такие различия всячески используют. Например, основной причиной Гражданской войны в США стало рабство, а не идентичность. В то время большинство южан считали себя прежде всего американцами. То, что мы сейчас называем культурой Юга, стало предметом гордости только после окончания войны. Во время борьбы интеллигенция Юга действительно рекламировала образ жизни южан, чтобы пробудить чувство преданности своему региону, в том числе они утверждали, будто белые южане – это отдельная этническая группа, потомки благородных британских родов, которые более строго придерживаются основополагающих принципов американского общества, чем северяне[971]. Однако их обращения к общности южан не имели особого эффекта. Большинство южан, сомневающихся в разумности отделения, вдохновляла не столько Конфедерация, сколько обязанность защищать свои семьи. Отсутствие сильной общей идентичности, обособленной от идентичности северян, было ключевым фактором, лежащим в основе борьбы Конфедерации за сохранение единства и в конечном итоге ее поражения[972].

Несмотря на то что при выходе из состава государства часто уделяется особое внимание вопросам идентичности, связанным с утверждением прежних территориальных прав (хорошим примером служит напряженное, но в конечном итоге мирное отделение Норвегии от Швеции в 1905 г.), конечно, существуют исключения. Политические вопросы могут оказаться первичными при создании государств, которые никак не связаны с какой-нибудь бывшей автономной группой[973]. Когда Венесуэла в 1830 г., а Панама в 1903-м отделились от Колумбии (первоначально единое государство представляло собой федеративную республику и называлось Великая Колумбия), сложности с перемещением между их территориями обострили политическую разобщенность. В результате они стали отдельными странами без всякого древнего раскола между людьми, связанного с их наследием. Возможно и преобладание внешних сил: например, как в случае с разделением в 1945 г. Северной и Южной Кореи, которое в значительной степени стало результатом соперничества между русскими, китайцами и американцами; или как в случае создания совершенно искусственных границ, отделивших Пакистан и Бангладеш от Индии в результате договоренностей британцев с правителями вассальных княжеств, образованных в период, когда регион находился под властью Британии вплоть до 1947 г. В других случаях фактором, сыгравшим свою роль в отделении, оказались новшества, связанные с эпохой колониализма. Вероятно, так было в случае с отделением Эритреи от Эфиопии, отличающейся более традиционной культурой: к тому моменту, когда Эритрея была присоединена к Эфиопии после Второй мировой войны[974], во всем остальном похожие граждане Эритреи уже в течение многих лет испытывали влияние итальянской культуры и правления. Война за независимость окончилась их победой в 1991 г.

Общество способно сохраниться лишь в том случае, когда для его народа важно быть его частью. Тираны какое-то время сохраняют целостность слабо функционирующих государств, но люди со слабой привязанностью к группе менее стойки и активны[975]. СССР – один из примеров государства, разрушившегося меньше чем через сто лет после того, как принадлежность к нему была навязана его народу. Как и Югославия, страна распалась на государства, по отношению к которым люди чувствовали бо́льшую преданность: в случае Советского Союза Латвия, Эстония, Литва, Армения и Грузия были ответвлениями, у которых существовала особенно глубокая историческая преемственность[976].

Археолог Джойс Маркус выяснила, что продолжительность жизни древних обществ-государств была ограниченна и составляла от двух до пяти веков[977]. Этот временной промежуток свидетельствует о том, что государства не более устойчивы, чем общины охотников-собирателей, которые, как показывают данные, тоже существуют несколько веков. Следует задаться вопросом: почему нации не более стабильны, учитывая, какое управление они задействуют, какие услуги обеспечивают, а также принимая во внимание усовершенствования обмена информацией, которая раскрывает гражданам представления каждого о надлежащем поведении? Несмотря на преимущества жизни в обществе-государстве, один из повторяющихся недостатков заключается в том, что, как заявил один археолог, «государства – это ветхие хитроумные изобретения, которые в лучшем случае лишь наполовину понятны людям, их создавшим»[978]. Все эти суды, рынки, ирригационные сооружения и все остальное, что должно было существовать в какой-то форме, не означали, что люди всегда правильно объединяли эти элементы. Неуклюжее устройство государства по большей части основано на плохом понимании происхождения преданности людей своей стране и друг другу и того, как этим можно управлять. Нациями можно управлять без чрезмерного принуждения до тех пор, пока люди чувствуют, что они обладают общей идентичностью и общей целью. Однако с началом завоеваний было все сложнее добиться установления достаточно крепких отношений в обществе. Маркеры идентичности стали радикально отличаться, и члены общества начали бороться за реализацию своих представлений об обществе, которые оказались совершенно противоположными[979].

Я продемонстрировал, что у других животных не встречаются случаи предоставления пристанища большому количеству чужаков. Большинство сообществ других позвоночных животных в лучшем случае могут принять случайного одинокого брачного партнера или беженца. Включение чужаков в качестве класса в человеческие общества началось с захвата пленников и рабов, но значительно возросло в масштабах с массовым завладением целыми народами не в результате добровольного слияния, а насильственным путем. Со временем появились общества-государства, способные лучше управлять и контролировать свое разное население, включая те группы, которые мы сегодня называем этносами и расами. Как эти народы уживались – тема следующей части книги. Общества-государства, как мы видели, недолговечны, и для того, чтобы вообще сохраниться, они должны функционировать вопреки ветхой структуре и несхожести населения. Для достижения успеха необходимо, чтобы государства сохранили свои признаки в качестве группы, принадлежность к которой их население ценит больше принадлежности ко всем иным группам. Это означает, что государство должно привести своих граждан к осознанию того, что они сделаны из одного теста, даже если (с включением чужаков) эти люди зачастую явно отличаются. В этом процессе признание господства и контроля играло важнейшую роль.