того, чтобы его не загнали в угол: это напоминает о реакции бегства, которую может использовать маленькая колония муравьев, чтобы избежать конфликтов. Для того чтобы осесть на новом месте, спасающееся бегством племя, вероятно, должно было обсуждать любое смещение и заключать союзы со своими новыми соседями[952]. Поскольку у людей формируется эмоциональная связь с территорией, подобные миграции свидетельствовали об исключительном давлении. Однако, по-видимому, в результате таких быстрых перемещений-бегств на острове Новая Гвинея никогда не формировалось даже маленькое общество-государство до тех пор, пока в восточной части острова в 1975 г. не была основана страна под названием Папуа – Новая Гвинея. Даже тогда многим гражданам этого государства понадобились годы, чтобы понять, что такая вещь, как «страна», существует. Для большинства людей по-прежнему самое большое значение имеет их племя.

Если от агрессивно расширяющегося государства нельзя было укрыться, победа часто доставалась даже без кровопролития. Соседей могли устрашить демонстрации доблести, усиленные за счет доспехов и флагов, из-за которых выстроившиеся войска приобретали неясные очертания и превращались в «ощетинившееся чудовище», как говорится в одном рассказе о сражении[953]. Гарсиласо де ла Вега в начале XVII в. писал в хронике, посвященной истории Южной Америки: «…важно то, что они [инки] их завоевали не применяя оружие, а уговорами, и обещаниями, и показом того, что они обещали»[954]. И, как сформулировал Роберт Карнейро, «в действительности ясная политика инков при расширении их империи заключалась в попытках сначала применить убеждение, прежде чем прибегнуть к оружию»[955]. Но умение показать товар лицом, без сомнения, задавало тон переговорам, и, возможно, было безопаснее молча согласиться с покорением, чем беспрестанно подвергаться террору со стороны орд хорошо вооруженных чужаков.

Фрагментация, упрощение и циклы

Возможно, я повторяюсь, но в переходе к государствам не было ничего предопределенного. Тем не менее появление больших, сложных государств – цивилизаций – может выглядеть неизбежным, но лишь потому, что с их расширением резко сократилось число маленьких обществ. Неудивительно, что государства явно были редчайшей формой общества, но теперь они распространены повсеместно.

Общества-завоеватели – вождества и государства – возникли по всему миру после перехода к земледелию. Большинство были лишь мимолетны, и такая недолговечность служит напоминанием о том, что никакой уровень сложности не гарантирует длительное существование общества. В эпиграф этой книги вынесен фрагмент из сочинения Платона, который писал, что государству должно быть позволено увеличиваться лишь до таких размеров, которые соответствуют его единству. Если бы грамотные правители такого государства прислушались к совету Платона, единство этого государства по-прежнему было бы кратковременным. Государства проходят цикл и никогда не остаются в состоянии постоянного застоя или непрерывного подъема[956].

В своей книге «Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают» Джаред Даймонд исследует, каким образом такие факторы, как деградация окружающей среды и конкуренция, могут ускорить гибель общества[957]. Однако то, что Даймонд называет коллапсом, – это фактически всего лишь несколько крайних примеров непостоянства природы обществ. Наиболее важно, что такой коллапс – когда термин применяется для обозначения внезапного конца общества, а не по отношению к тяжелому экономическому спаду – представляет собой, если быть более точным, разлом. Хотя общины и племена делились, образ действий при распаде вождеств и государств представлял собой своего рода расщепление, сложное, но предсказуемое. Такой распад обязательно должен был в конце концов произойти, независимо от обилия ресурсов. Точнее говоря, характер поглощения чужаков заставляет вождества и государства наиболее вероятно разделяться вдоль нанесенных на карту границ, которые приблизительно соответствуют зонам их военной оккупации в прошлом, даже если политические и топографические факторы, а также причуды войны способны повлиять на то, где в конечном итоге пройдут эти разделительные линии[958]. Например, когда цивилизация майя разрушилась, семьи не просто быстро ушли в джунгли, и уж точно это происходило не на большой площади или в течение продолжительного времени, как можно предположить, исходя из термина «коллапс». В общих чертах – правитель утратил контроль. Высшее звено общества исчезло. Прежние священные и символические объекты, а также общественно значимые сооружения зачастую были осквернены[959]. Отдаленные районы, покоренные в далекую эпоху, таким образом освободились при лидерах, у которых больше не было людей, чтобы диктовать им, что делать. В результате разлома последнего царства майя, Майяпана, произошедшего за несколько десятилетий до прибытия испанцев, осталось 16 маленьких обществ-государств, которые и обнаружили конкистадоры[960].

Завоевание и дробление чередовались во времени. Если бы испанцы оказались в Мексике столетием позже, в иной точке этой петли, вполне возможно, что они встретились бы с другой, возрожденной, империей майя, подобной Майяпану, а может быть, – если недавний распад был особенно тяжелым – с изолированными деревнями земледельцев. В первом случае дворцы, храмы и искусство, вероятно, произвели бы на испанцев еще более сильное впечатление по сравнению с тем, что они увидели на самом деле. Эти общественно значимые сооружения разрушались каждый раз, когда прекращался контроль над трудовым процессом и иссякали предметы первой необходимости. В результате мелкие общества, оставшиеся после распада, переживали упрощение культуры. Несмотря на то что дворцы часто по-прежнему были собственностью майя, население, жившее в сельских районах, больше не обладало ресурсами и рабочей силой для поддержания их прежнего великолепия; в экстремальных ситуациях люди могли то переходить от земледелия к охоте и собирательству, то опять возвращаться к земледелию[961].

Римская империя в конечном счете тоже развалилась на меньшие государства. Эти государства сохранились невредимыми за счет делегирования обязанностей, связанных с управлением, землевладельцам. Такая структура превратилась в феодальную систему, форму социальной организации, которая функционально во многом эквивалентна вождеству[962]. На этом этапе общества, с точки зрения принадлежности людей к более крупной группе, казалось бы, утратили свое влияние в большей части Европы. Однако тщательное исследование показывает, что местные феодалы нанесли ущерб, но не уничтожили чувство принадлежности, испытываемое крестьянами по отношению к региону вне рамок феодальных владений. Тот факт, что нации быстро возникали в период Средневековья и по его окончании, показывает, как люди способны вновь восстановить чувство солидарности, которое уходит корнями далеко в прошлое[963].

Циклы завоеваний и распадов наблюдаются повсюду. Исторические документы изобилуют сведениями о вождествах и государствах, которые сначала приобрели новых граждан и собственность, а потом утратили после того, как размеры таких обществ слишком увеличились, чтобы они были способны сохранить свои территории. Этот феномен, который историк из Йельского университета Пол Кеннеди называет имперским перенапряжением, хотя он свойствен не только империям, все быстрее становится заметен за счет того, что чересчур честолюбивые общества могут быть