Это Бенда во всем виноват! Почему Канерва поддался обаянию светящегося колдуна и не прикончил его сразу? Надо было бить, не задавая вопросов, сразу в сердце!..

Но приходило утро, из темноты выступали стены, камни, щели между ними, пыль на полу, разбросанная ночными метаниями солома – и страх отступал, оставляя звенящую пустоту, и снова Канерва просто смотрел и был счастлив.

Когда раздался скрежет поднимаемого засова, сердце вздрогнуло. Канерва уже забыл о том, что его должны повесить, ему казалось, что он теперь всю жизнь проведет в этой камере, разглядывая стену, отщипывая по крошке от каравая, запивая водой из кувшина, совершенно один на всем белом свете.

Он был не один.

Пришел священник с распятием, предложил покаяться. Канерва покаялся. Он не знал в чем, но каялся искренне, поливая слезами фигуру Христа на кресте.

Затем пришли стражники и предложили балахон. Канерва отказался. Он принял из рук бывших подчиненных свои три веревки и вышел из камеры.

Как выглядит ведущая в башню лестница, он забыл, поэтому с интересом осмотрелся. Крутые узкие ступеньки ему понравились, он им улыбнулся.

Ступив на тюремный двор, Канерва зажмурился. Во весь мир светило огромное яркое солнце, а глаза привыкли к полутьме. Солнце жгло и сквозь веки.

Ему предложили сесть в телегу, в которой обычно приговоренных возили на казнь, но он опять отказался. В конце концов, тут недалеко, вешают обычно перед тюрьмой, на рыночной площади. Можно и прогуляться напоследок.

Когда под усиленным конвоем Канерву вывели из больших тюремных ворот, в уши ударил негустой гул толпы. Канерве казалось, что обычно при повешении бывает больше народу. Да и день обычный, рынок должен кипеть. Куда делись люди? Неужели не хотят видеть, как его будут вешать, неужели скорбят о нем? Канерва приосанился.

Эшафот был сооружен тут же, около самых ворот. Приговоренный в сопровождении стражников поднялся по ступеням. Под толстой деревянной перекладиной, чуть позади, стояла грубо сколоченная лестница-тумба.

Почти напротив, по правую руку Канервы, около здания ратуши высилась трибуна, увешанная флагами, устланная коврами. Старик Лу Бреви уже сидел там, кутаясь, несмотря на палящее солнце, в шерстяную мантию, края которой он комкал скрюченными иссохшими пальцами. При появлении Канервы король встрепенулся и шутливо погрозил ему кулачком. За спиной его величества расположились придворные с кислыми лицами. Когда Канерва предстал их взорам, оживились только некоторые дамы – одни вытирали глаза платочком, другие прожигали его гневным мстительным взглядом. Лорд Мельсон хотел высокомерно отвернуться, но заметил перед королем довольную мордочку пажа. Лисс улыбался во всю веснушчатую личность и строил рожи. Канерва не выдержал – показал мальчишке язык. Лисс упал.

Площадь между эшафотом и трибуной жиденько заполняли зеваки, так что обилие стражи тут и там выглядело смешно. Хотя около самого возвышения народ толпился и толкался, чтобы не пропустить зрелище: впервые за много десятков лет вешали столь знатного лорда.

Барабанщики по углам эшафота отбивали тихую нудную дробь.

Глашатай зычно зачитал приговор, спросил, есть ли у кого возражения и обоснования для возражений.

Канерва промолчал, остальные и подавно.

Распорядитель казни махнул рукой.

Палач в красном колпаке, до этого скромно стоявший в сторонке, сложив руки на груди, как будто он всего лишь зритель, засуетился. Выхватил из рук Канервы веревки, ловко, вызвав шквал восхищенных возгласов толпы, завязал на всех трех петли, две тонкие веревки-тортузы перекинул через перекладину, помог лорду Мельсону подняться на лестницу и взялся за конец третьей веревки, жетона, чтобы по сигналу короля сбросить приговоренного с тумбы.

– Давай, так его, молодец, палач, золотые руки! – подбадривали из толпы.

Канерва, до этого момента остававшийся безучастным свидетелем происходящего, как будто и не его сейчас вешали, вдруг очнулся. Сознание затопила волна ясности, солнце высветило окружающее до мельчайших подробностей, так что он видел даже соринку в глазу торговки на другом конце площади – старуха моргала и морщилась, терла веко, и оно сильно покраснело. И вместе с ясностью из живота поднялся дикий страх. Тело задергалось, пытаясь вырвать из веревок затянутые за спину руки, табурет зашатался, Канерва чуть не повис в петле раньше времени, пока король еще не подал знака. Палач успел подпереть ногой табурет, придержал бьющееся в панической дрожи тело казнимого. И Канерва, не в силах вынести распирающий душу страх и ужасающее осознание, поднял лицо к небу, набрал в грудь воздуха и заорал так, что палач пригнулся, а стоящие рядом барабанщики, стражники и зеваки закрыли уши:

– Бенда! Бенда! Бенда!!!

– Что он кричит? – спросил король, полуобернувшись к свите.

– Кажется, он кричит: «Нет!», – ответил глашатай.

– Мне кажется, это «пента», – заметил придворный маг. – Знаете, часть слов «пентаграмма», «пентакль». Греческий корень. Возможно, он читает заклинание, чтобы незаконно спастись.

– Ну, это у него не получится, – хмуро заявил король и поднял руку.

Палач занес ногу.

Бенда пробирается краем площади, держась в тени домов, чтобы никто не опознал. Толпа от трактира Мамы Ло уже стала стекаться сюда, поэтому следовало уйти с рынка как можно скорее и затеряться в узких улочках по другую сторону площади.

Душераздирающий вопль заставил Бенду подпрыгнуть.

– Бенда!!! – орал Канерва.

– Зачем же так громко? – бурчит Бенда себе под нос, оглянувшись, но продолжая торопливое продвижение прочь.

– Бенда!!! – не унимался лорд Мельсон.

– Можешь не кричать, не спасу, – ворчит Бенда. – Кто обещал, что звать не будет? Ну и все. Мое же обещание было – не спасу. Так что я иду себе мимо и ничего даже и не слышу, можешь заткнуться.

– Бенда!!!

– Ну ладно, ладно, надоел! – Бенда останавливается и смотрит в сторону эшафота. Король поднял руку палач занес ногу... – Стойте!!! – вопит Бенда так, что у окружающих звенит в ушах. – Остановитесь! Немедленно прекратите! – И изо всех сил работая локтями, пробирается сквозь быстро густеющую толпу.

– Что там? – Король опускает руку близоруко вглядывается в запруженную людьми площадь, откуда донесся крик. – Подождите, не вешайте.

Канерва слезящимися глазами смотрит, как девушка в голубой косынке спешит к эшафоту, как она яростно расталкивает людей, и все ближе, ближе, вот уже подлезает под пику не ожидавшего такой прыти и потому не остановившего ее стражника. И когда девушка, подтянувшись на руках, вылезает на помост, Канерва стонет от ужаса, потому что узнает в ней Бенду.

– Стойте! – повторяет Бенда. – Отпустите его! Я женюсь на нем! Ну то есть беру в мужья, хочу сказать. Палач, развяжи!

– Кто это? – спрашивает король у придворных, но все пожимают плечами. Тогда Лу обращается к девушке: – Ты кто?