Вдова, да еще с ребенком, находится в незавидном положениипо сравнению с такими юными вертушками, думала Скарлетт. Впрочем, в этибудоражащие дни всеобщего ликования она меньше чем когда-либо ощущала тяжестьсвоего вдовства и материнства. Днем — работа в госпитале, вечером — танцы. Унее почти не оставалось времени для Уэйда. Порой она вообще подолгу невспоминала о том, что у нее есть сын!

Жаркими влажными летними ночами двери всех домов в Атлантебыли распахнуты настежь для воинов — защитников города. Все богатые дома — отулицы Вашингтона до Персиковой улицы — сияли огнями; там принималиперепачканных окопной грязью солдат, и в тихом ночном воздухе далекоразносились звуки банджо и скрипок, топот танцующих ног, веселые взрывы смеха.Люди группами собирались вокруг фортепьяно, и все увлеченно пели «Письмо твоепришло, ах, слишком поздно», а оборванные, но галантные кавалеры бросалимногозначительные взгляды на девиц, которые в ответ хихикали, прикрываясьвеерами из индюшачьих перьев и давая понять, что не следует тянуть, не то будетслишком поздно. Сами девушки, когда это от них зависело, не откладывали теперьдела в долгий ящик. Захваченные в водоворот истерического веселья и всеобщеговозбуждения, они очертя голову вступали в браки. Не счесть свадеб, сыгранных втот месяц, когда генерал Джонстон удерживал неприятеля у горы Кеннесоу! Счастливые,стыдливо разрумянившиеся невесты венчались в наспех одолженных у десяткаподружек подвенечных нарядах. Сабли женихов постукивали о заплатанные штаны. Несчесть восторгов, не счесть волнений, не счесть балов! Ура! Генерал Джонстонудерживает неприятеля в двадцати двух милях от города!

Да, позиции конфедератов на подступах к горе Кеннесоу былинеприступны. После двадцати пяти дней боев генералу Шерману пришлось в этомубедиться, ибо потери он понес огромные. И тогда, прекратив лобовую атаку, онснова произвел широкий обходной маневр и сделал попытку вклиниться между армиейконфедератов и Атлантой. Его стратегия снова дала результаты. Дабы защититьсвой тыл, Джонстон был вынужден оставить горные выси, на которых он так хорошоукрепился. В этих боях он потерял треть своих людей; остатки его истощеннойармии отступили под дождем к реке Чаттахучи. Конфедератам не приходилось большерассчитывать на подкрепление, в то время как к Шерману по железной дороге,которая теперь от самого Теннесси до линии огня находилась в руках янки,ежедневно прибывали свежие части и продовольствие. В результате серые линиибыли отброшены еще дальше в сторону Атланты.

После потери этих считавшихся неприступными позиций погороду прокатилась новая волна паники. В период двадцатипятидневногобезудержного веселья все заверяли друг друга, что нового отступления больше ужникак не может произойти. И вот оно произошло! Но, без сомнения, генерал непозволит янки переправиться через реку на другой берег. Однако что говорить,река совсем близко — в каких-нибудь семи милях от города!

Но Шерман снова обошел конфедератов с фланга, переправившисьчерез реку выше по течению, и изумленные серые шеренги поспешили броситься вмутную желтую воду, чтобы стать живым заслоном между захватчиками и Атлантой, инаспех зарылись в неглубокие окопы в долине Персикового ручья к северу отгорода. Охваченная паникой Атланта агонизировала.

Бои и отступления! Бои и отступления! И с каждым новымотступлением янки все ближе к городу. Долина Персикового ручья всего в пятимилях от Атланты! О чем думает генерал?

Крик «Дайте нам генерала, который бы сражался и неотступал!» достиг Ричмонда. В Ричмонде понимали, что с потерей Атланты войнабудет проиграна, и когда армия отступила за Чаттахучи, генерал Джонстон былотстранен от командования. Во главе армии стал генерал Худ, один из корпусныхкомандиров, и город вздохнул свободнее. Худ не будет отступать. Кто-кто, тольконе этот высоченный кентуккиец с развевающейся бородой и огненным взглядом! Худбыл известен своей бульдожьей хваткой. Он прогонит янки, загонит их за реку ибудет гнать все дальше и дальше той же дорогой обратно до самого Далтона. Но изармии долетал другой крик: «Верните нам старину Джо!», ибо солдаты проделали состариной Джо весь путь, милю за милей, от Далтона, и в армии знали то, чего немогло знать гражданское население, — против каких превосходящих силпротивника вели они бои.

А Шерман не стал ждать, пока генерал Худ приведет своивойска в боевую готовность для наступления. На другой же день после назначениянового командующего армией Шерман совершил быстрый решительный бросок, ударилпо маленькому городку Декейтеру в шести милях от Атланты, захватил его иперерезал железную дорогу, соединявшую Атланту с Огастой, Чарльстоном,Уилмингтоном и Виргинией. Это был сокрушительный удар. Настало времядействовать решительно. Атланта призывала к действию!

Наконец в один изнуряюще знойный июльский день после полудняее желание осуществилось. Генерал Худ не только сражался и не отступал. Онподнял свои серые цепочки из окопов у Персикового ручья и бросил в яростнуюатаку на вдвое превосходящие их численностью синие мундиры Шермана.

Перепуганное население прислушивалось к гулу канонады итреску тысяч ружейных залпов, доносившихся столь явственно, словно бой шел всоседнем квартале, а не в пяти милях от центра города, и молило господа, чтобыатака Худа отбросила янки назад. Все слышали залпы орудий, видели клубы дыма,нависшие над верхушками деревьев, но проходил за часом час, а о том, какразвивается бой, можно было только строить догадки.

Лишь на исходе дня начали поступать первые вести —противоречивые, неопределенные, устрашающие; их приносили те, кто был ранен вначале сражения и теперь добрался до города. Поодиночке и группами появлялисьони на улицах — менее тяжело раненные помогали тем, кто еле волочил ноги. И вотуже через весь город по направлению к госпиталям непрерывной струей стал литьсялюдской поток: черные от порохового дыма, грязи и пота лица, зияющие,неперевязанные раны, сгустки засохшей крови и над ними мухи, тучи мух.

Дом тетушки Питти первым попадался им на пути на севернойокраине города, и один за другим они добирались до калитки, тяжело опускалисьна лужайку перед домом и хрипло взывали:

— Пить!

В душном послеполуденном мареве тетушка Питти и все еедомочадцы, белые и черные, стояли во дворе с ведрами воды и бинтами, черпаячешками воду и перевязывая раны, пока не иссякли все бинты и не были разорванына полосы последние простыни и полотенца. Тетушка Питти, забыв о том, что она невыносит вида крови и всегда при этом лишается чувств, усердно оказывала помощьраненым, пока ее маленькие ножки в чрезмерно узких ботиночках не отекли так,что уже отказывались ее держать. Даже Мелани, отбросив стыдливость, несмотря насвой заметно округлившийся живот, лихорадочно трудилась бок о бок с Присси,кухаркой и Скарлетт, и лицо ее казалось таким же напряженным, как у тех, за кемона ухаживала. И когда она внезапно потеряла сознание, ее пришлось положить накухонный стол, так как все кровати, кушетки и даже кресла были заняты ранеными.