— Мне теперь, в сущности, ясно все, что касается вас иЭшли, — снова заговорил Ретт. — После той не слишком пристойной сценыв Двенадцати Дубах я наблюдал за вами и сделал кой-какие выводы. Какие именно?А то, что вы еще лелеете в своей душе детскую романтическую любовь к этомучеловеку и он отвечает вам взаимностью — в той мере, в какой ему позволяет этоего благородная возвышенная натура. А миссис Уилкс находится в полном неведениио происходящем, и вы здорово водите ее за нос. Мне ясно все, за исключениемодного, и это чрезвычайно бередит мое любопытство: отважился ли благородныйЭшли поцеловать вас с риском погубить свою бессмертную душу?

Ответом послужило гробовое молчание и повернутая к немузатылком голова.

— Ага, прекрасно, значит, все-таки отважился. Вероятно,это произошло, когда он приезжал сюда в отпуск. И теперь, поскольку благородныйЭшли, возможно, уже мертв, вы благоговейно храните этот поцелуй в своем сердце.Но я не сомневаюсь, что это у вас пройдет, и когда воспоминание о его поцелуеизгладится из вашей памяти, я…

Вне себя от ярости Скарлетт повернулась к нему.

— Подите вы к дьяволу! — прошипела она сквозьзубы, и ее зеленые, сощуренные от ненависти глаза сверкнули, как два узкихлезвия, на перекошенном злобой лице. — Остановите кабриолет, иначе яспрыгну на ходу. Я знать вас больше не желаю.

Ретт осадил лошадь, но прежде чем он успел сойти и помочьСкарлетт, она спрыгнула на землю. Кринолин зацепился за колесо, и на мгновениеглазам всех прохожих на площади Пяти Углов открылось зрелище нижних юбок ипанталон. В ту же секунду Ретт наклонился и отцепил платье. Скарлетт, непроронив ни слова, даже не обернувшись, бросилась прочь. Ретт негромкорассмеялся и тронул вожжами лошадь.

Впервые с начала войны в Атланте стал слышен грохот орудий.В ранние часы утра, когда город еще не пробуждался от сна, со стороны горыКеннесоу стали долетать слабые раскаты канонады — глухой гул, который можнобыло принять за далекую летнюю грозу. Но временами орудийная стрельба,перекрывая городской шум, была слышна и в полдень. Люди старались неприслушиваться к ней, старались разговаривать, смеяться, продолжать своиповседневные дела, не думать о том, что янки там, в двадцати двух милях от города,но ухо невольно ловило звуки боя. И у всех были напряженные лица: чем бы нибыли заняты руки, уши прислушивались и сердце уходило в пятки сотни раз на дню.Канонада стала слышней? Или это просто кажется? Остановит их на этот разгенерал Джонстон? Остановит ли?

Панический страх готов был прорваться наружу. Каждый новыйдень отступления истощал натянутые нервы, и казалось, они вот-вот не выдержат.Все таили свой страх про себя, проявлять его считалось недопустимым, новнутреннее напряжение находило выход в громкой критике генерала. Страстидостигали апогея. Шерман стоял у ворот Атланты. Еще одно отступление моглоотбросить конфедератов на улицы города.

Дайте нам генерала, который бы не отступал! Дайте намтакого, который бы стоял и сражался!

Под далекие глухие раскаты канонады милиция штата —«любимчики Джо Брауна» — и войска внутреннего охранения маршем прошли черезАтланту, направляясь на оборону мостов и переправ на реке Чаттахучи в тылу угенерала Джонстона. День был пасмурный, хмурый, и когда они промаршировали уПяти Углов и вышли на улицу Мариетты, начал моросить дождь. Весь город высыпалпоглядеть, как они уходят: все стояли, сбившись в кучки под тентами магазиновна Персиковой улице, и пытались подбадривать воинов напутственными криками.

Скарлетт и Мейбелл Мерриуэзер-Пикар получили разрешениеотлучиться из госпиталя, чтобы проводить уходящие войска, поскольку дядя Генрии дедушка Мерриуэзер находились в частях внутреннего охранения, и теперь ониобе стояли вместе с миссис Мид в гуще толпы, приподымаясь на цыпочки, чтобылучше видеть. Скарлетт, несмотря на общую для всех южан готовность верить лишьтому, что обнадеживает и вселяет бодрость, чувствовала, что у нее холодеет всевнутри при виде разношерстных марширующих колонн. Видно, положение стало совсемотчаянным, если уж поставили под ружье этих никудышных тыловиков — дряхлыхстариков и мальчишек! Попадались, конечно, и молодые, здоровые мужчины — этивыглядели нарядно в яркой форме отборных частей милиции: на шляпах колыхалисьперья, длинные концы кушаков развевались на марше. Но стариков и совсемжелторотых юнцов было так много, что сердце Скарлетт сжималось от жалости истраха. Так много седобородых мужчин старше ее отца старались бодро шагать вногу под моросящим дождем под дробь полкового барабана и свист дудок! ДедушкаМерриуэзер в лучшей шотландской шали миссис Мерриуэзер, накинутой от дождя наплечи, шагал в первом ряду и широко улыбался, приветствуя женщин. Мейбеллпрошептала Скарлетт на ухо, сжав ей руку:

— Несчастный старик! Первый же хороший ливень прикончитего, бедняжку! С таким ишиасом…

Дядя Генри Гамильтон маршировал в следующем ряду колонны:два пистолета времен Мексиканской войны за поясом, воротник длинного черногосюртука поднят, в руке небольшой саквояж. Рядом с ним вышагивал его черныйслуга, почти такой же старый, как сам дядя Генри, держа над его и своей головойраскрытый зонтик. Плечом к плечу со стариками шли юноши — все с виду не старшешестнадцати лет. Многие из них бросили школу, чтобы пойти на фронт, некоторыебыли в форме военных училищ — черные перышки на их маленьких серых кепи обвислипод дождем, белоснежные полотняные перевязки на груди промокли насквозь ипотемнели. Среди последних находился и Фил Мид: в лихо сдвинутой набекреньшапочке с саблей и кавалерийскими пистолетами покойного брата за поясом, онпромаршировал мимо миссис Мид, и она с трудом улыбнулась и помахала ему рукой,а потом, когда силы на мгновение оставили ее, припала головой к плечу Скарлетт.

Многие из рекрутов были вообще без оружия, ибо уКонфедерации не осталось больше ни винтовок, ни патронов и она ничем не моглаих снабдить. Они надеялись добыть себе оружие у пленных или убитых янки. Кое укого за голенищем был охотничий нож, а в руке — длинный тяжелый шест с железнымнаконечником, получивший название — «пика Джона Брауна». У некоторыхсчастливцев висел за спиной старинный кремневый мушкет, а на поясе рог спорохом.

Во время своего отступления Джонстон потерял около десятитысяч солдат. Ему требовалось десять тысяч свежего пополнения. Так вот, в испугеподумала Скарлетт, кого он получит!

Когда, грохоча и обрызгивая грязью собравшуюся толпу, поулице потянулась артиллерия, Скарлетт бросилась в глаза фигура негра, ехавшеговерхом на муле рядом с одной из пушек. Это был молодой негр с лицом цветаседельной кожи, и, вглядевшись в его хмурые черты, Скарлетт воскликнула:

— Это же Моз! Моз, слуга Эшли! Почему он здесь? —Она пробилась сквозь толпу к обочине и крикнула: — Моз! Постой!

Молодой негр увидел ее, натянул поводья, радостно улыбнулсяи начал спешиваться. Промокший до нитки сержант, ехавшим позади него, закричал: