- Если бы я думала, как ты, ты бы уже давно в тюрьме сидел, - ткнула его между лопаток Кристина.

Осторожно ступая по воде, они дошли до края спасительной скалы. Венто остановился.

- Ну?.. - в нетерпении затеребила Кри его ладонь.

- Тихо. Терпение - добродетель, - Венто не двигался. Зачем Кри видеть это все, что он видел сотни раз - разруху, тела, раненых и обломки, пожарища... да что там...

Кри теперь тоже приходилось это видеть. Но лишний раз - не стоит. Никому не стоит.

- Стой... - Венто сжал ее руку в своей.

И обернулся всем корпусом, не позволяя Кристине пройти.

- Обещай, что подождешь здесь, хорошо?

На лице Кристины расцвела гримаса несогласия.

- Пташка...

- Не смей меня жалеть, Бускадор, - нахмурилась она. - А то я привыкну. А это вредно - ты умеешь растворяться в тумане.

- Теперь мы повязаны, по крайней мере, до Консепсьона, - возразил Венто. - Жди тут, это приказ.

И скользнул за скалу. Кристина остановилась в нерешительности. Он ведь... правда, вроде, пообещал... Но стоять и ждать с моря погоды, когда он подвергает себя опасности...

Когда за скалой послышался едва разбираемый шепот и плеснула вода. Кри вновь опустила руку на эфес.

На нее едва не налетела Летиция.

- Лети!

- Кри! - Летиция с рыданиями бросилась ей на шею. - Там... настоящий ад...

- Тише, прошу вас. Дамы, - хмыкнул вполголоса Венто, появляясь из-за скалы в сопровождении Энрике и Хузо, поддерживающего бледного Урса, перевязанного чем-то грязным, некогда белым, а теперь скорее наполовину красным, наполовину черным. - Кри, ты ведь знаешь, где мы спрячемся, не стой на месте.

Кристина поискала глазами шестого.

- Старика убили, - пояснил Энрике, заметив этот взгляд.

Кри показалось, что в сердце что-то ухнуло. Но... Венто сделал знак глазами. Делай то, что должна. Делай. Венто никогда не дал бы ей стоять в стороне.

И она повела их на скалу. Энрике хотел поддержать ее за локоть, но она заявила, что нет нужды.

С первыми лучами рассвета Хуан-Урс умер.

49

Глава 49. Прочь от океана

Летиция смотрела на рассвет, тянущийся с континента к морской поверхности, и потирала собственные плечи. Вальдивия внизу тлела. Но жила. Индейцы отступили. Пушки и аркебузы их всегда заставляли отступать. Ночь была холодной. Пальцы безвозвратно закоченели. Тончайший серп месяца бледнел на западе.

Кристина совершенно не по-мужски утирала слезы. Хузо с суровым выражением лица положил последний камень на могилу бывшего боцмана. В лице его не было ни кровинки.

Венто стоял поодаль с вполне себе безразличной физиономией. Только шляпу он держал в руках, и утреннее солнце скользило по его пепельным свалявшимся волосам.

Губы Энрике превратились в тонкую линию и не говорил ни слова, стоя над могилой.

Для всех эта бессмысленная резня была потрясением. Пусть разного рода, но равнодушным тут разве можно остаться?..

- Ты был хорошим другом, Урс, - просто сказал Хузо, глядя на груду камней.

- Тогда, в первую встречу, я обозвал тебя Грязным... - усмехнулась Кри, шмыгая носом и вытирая сопли запястьем. - Ты... был собой, Урс... И не стоял в стороне. Никогда.

Хузо понимающе положил руку юному капитану на плечу.

- Он уважал тебя, Летучка. Все мы. Ты знаешь.

Кристина кивнула; горло ее душил слизкий комок, вымолвить что-либо было просто невозможно.

Голос Энрике прозвучал, как с неба:

- Да будет у твоей отважной души, боцман, всегда семь футов под килем.

- И... якорная цепь... пусть не скрипит никогда... - добавила Кри. - Солнце всегда будет садиться перед твоей могилой, ты знаешь.

Венто и Лети молчали. Происходящее сегодня их не касалось. Они могли лишь молча наблюдать. Наблюдать, как вершится круговорот жизни и смерти.

Хузо перекрестился, опустившись на одно колено. Затем встал и обернулся к Летучке, отдавая честь. Что-то кольнуло сердце Энрике - почему, он так долго был его капитаном, но хватило восьми месяцев, чтобы место капитана прочно перекочевало к девчонке со смешным детским прозвищем "головастик"?

- Верзила... - назвала она его любимое имя. - Ты же не...

- Я иду искать золото, капитан, - махнул рукой Хузо в сторону рыжих скалистых склонов. Сегодня его голос не был больше ни развязным, ни веселым, ни насмешливым. Из него словно