class="p1">— Да что с тобою, Том? Я пойду позову тётю.

— Нет, не надо. Может быть, это пройдёт, понемногу. Не зови никого.

— Но, я обязан! Да не стони так ужасно! Давно это с тобой?

— Давно, уже несколько часов. Ох! Прошу тебя, не ворочайся так, Сид. Ты меня убьёшь…

— Отчего ты не разбудил меня раньше, Том? Ой, Том, перестань стонать! Меня прям мороз по коже продирает от твоих стонов. Что у тебя болит?

— Я всё тебе прощаю, Сид. (Стон). Всё, что ты мне сделал. Когда я отойду…

— Ох, Том, ты же не умираешь? Не смей, Том, не смей. Может…

— Я всем всё прощаю, Сид. (Стон). Скажи им это, Сид. И пожалуйста, Сид, отдай одноглазого котёнка и оконную раму той девочке, которая на днях приехала, и скажи ей…

Но Сид схватил одежду — и за дверь. Теперь Том действительно страдал, — так успешно работало его воображение, а его стоны звучали вполне естественно.

Сид летел по лестнице и кричал:

— О, тётушка Полли, идите сюда скорее! Том умирает!

— Умирает?!

— Да! Чего же вы ждёте? Идёмте!

— Глупости! Не верю!

Однако, она бросилась по лестнице, а Сид и Мэри за ней. Её лицо побледнело, а губы задрожали. Когда она подошла к кровати, она ахнула:

— Том! Том, что с тобою?

— Ох, тётушка, я…

— Что с тобою? Что с тобою, дитя?

— Ох, тётушка, у меня язва на ноге!

Старая леди опустилась на стул и засмеялась, потом заплакала, затем посмеялась и заплакала одновременно. Это привело её в себя, и она сказала:

— Том, ну и напугал же ты меня. А сейчас прекрати эти глупости и вставай-ка.

Стоны прекратились, и боль исчезла. Мальчишка чувствовал себя глупо и сказал:

— Тётушка Полли, мне правда казалось, что палец очень сильно болит, и мне было так больно, что я совсем не обращал внимания на свой зуб.

— Теперь зуб? Что же не так с твоим зубом?

— Он шатается и страшно болит, прямо очень сильно.

— Ну, будет и будет, только не стони так. Открой-ка рот. Да, зуб действительно шатается, но ты не умрёшь от этого. Мэри, принеси мне шёлковую нитку и горячая головня8 из кухни.

Том попросил:

— Ох, пожалуйста, тётушка, не вырывайте зуб. Он уже не болит. Я даже не пикну, если он опять заболит. Пожалуйста, не выдёргиваете. Я всё равно в школу пойду.

— О, ты не хочешь в школу? Так вот для чего ты поднял всю эту суматоху, чтобы в школу не идти, а пойти ловить рыбку? Том, я же тебя так люблю, а ты пытаешься всеми способами надорвать моё старое сердце своим озорством.

К тому времени Мэри уже всё принесла. Старушка обвязала шёлковой нитью зуб Тома, а конец прикрепила к спинке кровати. Затем она схватила пылающую головёшку и ткнула её почти в лицо мальчишки. Зуб повис, болтаясь на спинке кровати.

Но за всяким испытанием человека ждёт награда. Когда Том после завтрака направился в школу, каждый встречный мальчик завидовал ему, так как пустота в верхнем ряду позволяла ему плевать совершенно новым, удивительном способом. Он даже собрал вокруг себя кучку мальчишек, заинтересованных в этом; один из них, который порезал себе палец и был в центре всеобщего внимания и почтения до этого момента, он потерял всех своих приверженцев, а слава мгновенно меркла. У него было тяжело на сердце, и он сказал с презрением, что плевать, как Том Сойер — это ничего не значит; но другой мальчик сказал: “Зелен виноград!” — и развенчанный герой ушёл.

Вскоре Том встретил Гекльберри Финна, сына местного пьяницы и юного изгоя деревни. Гекльберри внушал искреннюю ненависть и презрение всем местным маменькам, потому что он был ленивый, скверный, невоспитанный мальчишка. Потому как все дети так его обожали, наслаждались его запретным обществом и желали, чтобы они были похожими на него. Том не отличался от других приличных мальчиков деревни, в плане того, что тоже завидовал отверженному, и ему также было запрещено играть с Гекльберри. Поэтому он не упускал случая поиграть с ним. Гекльберри всегда был одет в обноски взрослых, которые пестрели на нём разноцветными пятнами и развевались лохмотьями. Его шляпа представляла собой развалину широких размеров с дыркой в виде полумесяца на полях; куртка, если таковая имелась, касалась практическая пола, а её пуговицы находились ниже спины; штаны держались на одной подтяжке, сами штаны были низко посажены и ничего не содержали, штанины были украшены бахромой, волочились по грязи, если он их не засучивал.

Гекльберри была вольная птица, ходил, где хотел. В хорошую погоду он ночевал на ступеньках любого крыльца, в плохую — в пустых бочках. Ему не нужно было ходить в школу или церковь; ни называть кого-то учителем или слушаться кого-нибудь; он мог рыбачить или плавать, когда он хочет, где захочет и сколько захочет; никто не запрещал ему драться; он мог не спать допоздна; он всегда был первым мальчиком, который ходит босыми ногами уже весной, а обувался осенью; ему не надо было умываться и надевать чистенькую одежду; умел удивительно ругаться. В общем, имел всё, что делает жизнь прекрасной. Так думал каждый измученный, стеснённый в средствах, приличный мальчик в Санкт-Петербурге.

Том приветствовал романтичного изгоя:

— Привет, Гекльберри!

— И тебе привет, посмотри — тебе это понравится.

— Что там у тебя?

— Мёртвая кошка.

— Дай мне взглянуть, Гек. Чёрт, окоченела совсем. Где ты её достал?

— Купил у одного мальчишки.

— Что ты ему отдал?

— Синий билетик и бычий пузырь, который достал на бойне.

— А, синий билетик откуда?

— Купил его у Бена Роджерса две недели назад за палку для обруча.

— Скажи-ка, Гек, дохлые кошки — тебе зачем?

— Как для чего? Сводить бородавки.

— Да? Разве? Я знаю средство получше.

— Не уверен. Ну, и что же?

— Гнилая вода.

— Гнилая вода? Я и гроша не дам за гнилую воду.

— Не даст он. Ты хотя бы пробовал?

— Нет. Боб Таннер пробовал.

— Кто тебе это сказал?

— Он рассказал об этом Джеффу Тэтчеру, тот рассказал Джонни Бейкеру, а, тот — Джиму Холлису, Джим сказал Бену Роджерсу, а Бен — чернокожему, а, он уже мне. Вот и всё!

— Что — всё? Они тебя обманули. По крайней мере, все, кроме чернокожего. Его я не знаю. Но я никогда не видел чернокожего, который бы не врал. Всё это пустая болтовня! Ну, расскажи-ка мне, что сделал Боб Таннер. Давай же, Гек.

— Ну, он взял и засунул руку в гнилой пень, где накопилась дождевая вода.

— Днём?

— Естественно.

— Лицом ко