Но, как только он увидел маленькую посетительницу, его душа преисполнилась блаженства. Он мгновенно начал красоваться, что есть мочи, колотить мальчишек, дёргал за волосы, строил рожицы, словом, делал всё, что может очаровать девочку и заслужить её одобрение. У его ликования была лишь одна неприятность — воспоминание об унижении, в том саду у ангела. Но даже этому событию было предначертано смыться в водном блаженстве.

Посетителей пригласили на почётные места, и как только Мистер Волтерс закончил свою речь, он представил их всей школе. Средних лет мужчина оказался важной особой — не более, не менее, как окружным судьёй. В целом, это было самое величественное создание, на которое когда-либо смотрели эти дети, задаваясь вопросом, из какого материала он сделан, им не то хотелось услышать, как он рычит, не то боялись, что он может это сделать. Он был из Константинополя, двадцать миль отсюда, так что можно было сказать, что он был путешественником и видел весь мир. Его глаза увидели здание окружного суда, которое, говорят, покрыто железом. Восхищение, вызываемыми подобными мыслями, скрывалось в внушительной тишине, устремлённых на посетителя глаз. Этот был великий судья Тэтчер, родной брат местного адвоката. Джефф Тэтчер немедленно вышел поздороваться на зависть всей школы, чтобы показать, как близко он знаком с великим человеком. Если бы он слышал перешёптывания своих товарищей, то это была бы сладостная музыка для его души:

— Посмотри на него, Джим! Он идёт туда. Посмотри же! Он собирается протянуть руку? Он пожимает ему руку! Ого! Тебе бы тоже хотел также, Джефф?

Мистер Волтерс старался проявлять во всём всякого рода официальную почтительность и расторопность: его советы, приказания, замечания о том, о сём и обо всём, что приходило в голову. Библиотекарь также “выставлялся”, бегая назад и вперёд с охапкой книг, страшно при этом усердствуя, шумя, суетясь. Молоденькие леди-учительницы также “выставлялись”, мило склоняясь над учениками, которые недавно получили, поднимали красивые угрожающие пальчики на плохих мальчиков и с любовью похлопывали хороших. Молодые джентльмены-учителя “выставлялись” лёгкими выговорами и другими проявлениями хорошей дисциплины. Большинству из них, обоего пола, вдруг понадобилось что-то в книжном шкафу, который стоял на виду — рядом с кафедрой. Они то и дело подбегали к нему (с озабоченным взглядом). Маленькие девочки “выставлялись” разными способами, а маленькие мальчики “выставлялись” с таким усердием, что воздух был полон шумом возни и бумажными шариками. А над всем этим стояла фигура великого человека, восседавшего в кресле, озаряя школу горделивой улыбкой, и грелся в лучах собственного достоинства, так, что он тоже “выставлялся”.

Одного только одного не хватало Мистеру Волтерсу для полного блаженства: он жаждал показать им чудо-мальчика и вручить в качестве приза Библию. Несколько учеников имели пару жёлтых билетиков, но их было недостаточно, он даже опросил своих лучших учеников. Он отдал бы всё, лишь бы вернуть тому немецкому мальчику обратно рассудок.

И в эту минутку, когда все надежды были потеряны, Том Сойер выступает вперёд и предъявляет девять жёлтых и красных билетиков, десять синих, и требует в себе награду Библию! Это был удар среди ясного грома. Мистер Волтерс давно уже махнул рукой на Сойера, и не ожидал, что он сможет получить Библию в ближайшие десять лет. Но разбираться не приходилось: радость была налицо и говорила сама за себя. Итак, Тома возвели на помост, где восседали судья и другие избранники, и само начальство возвестило великую новость. Это было самое ошеломляющее событие последних десяти лет, и впечатление было так глубоко, что новый герой как бы сразу поднялся на одну высоту со знаменитым судьёй, так, что теперь вся школа глазела на два чуда вместо одного. Все мальчики сгорали от зависти, и больше всего мучались те, которые слишком поздно сообразили, что сами же внесли свой вклад в это ненавистное великолепие, продав Тому билетики за те сокровища, которые он приобрёл во время покраски забора. Они презирали себя за то, что их так легко одурачил этот змей-обольститель.

Премия была вручена Тому со всей торжественностью, на какую в ту минуту был способен директор, но его речь не была слишком горяча. Бедняга чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, которая, возможно, не выдержит света. Это было слишком немыслимо, что этот мальчишка смог собрать в своей памяти две тысячи снопов библейской мудрости, когда в неё не может поместиться и дюжина.

Эми Лауренс была горда и довольна, и всячески пыталась это показать, но не получилось, Том не смотрел на неё. Она удивилась, потом немного встревожилась, затем в её душу проникло подозрение, но оно ушло и вернулось обратно. Она наблюдала, беглый взгляд сказал ей очень много — её сердце разбилось, она ревновала, злилась, слёзы текли по её щекам, она ненавидела всех, особенно Тома (как она думала).

Тома представили судье, но его язык прилип к гортани, ему было тяжело дышать, сердце трепетало — частично от страха перед таким грозным величием, но в основном, потому что это был её отец. Он готов был бы пасть и поклониться перед ним, если бы вокруг было темно. Судья положил руку на голову Тома и прозвал его хорошим малым, а также спросил, как его зовут. Мальчишка запнулся, разинул рот и произнёс:

— Том.

— О нет, не Том, а…

— Томас.

— Правильно. Я так и думал, что твоё имя немного длиннее. Очень хорошо. Но ведь у тебя же есть ещё и фамилия, так назови нам её.

— Скажи джентльмену свою фамилию, Томас, — вмешался Волтерс, — и, когда говоришь со старшими, произноси слово “сэр”. Не забывай о манерах.

— Меня зовут Том Сойер… сэр.

— Молодец! Очень хороший мальчик. Славный мальчишка, молодчина. Две тысячи стишков — это очень, очень много. Ты никогда не пожалеешь, что взял на себя труд, чтобы выучить их. Знание — это самое ценное на свете, это то, что делает человека великим и благородным. Однажды, Том, ты станешь тем самым человеком и будешь смотреть на всё это и скажешь: “Всем этим я обязан бесценным урокам в воскресной школе, которую я посещал в детстве, моим дорогим учителям, которые научили меня, прекрасному директору, который поощрял меня, следил за мной и вручил мне эту великолепную Библию, чтобы она всегда рядом со мной — это всё благодаря правильному воспитанию!” Вот так ты скажешь, Том, и не возьмёшь никакие деньги за эти две тысячи стишков, нет, не возьмёшь. А, сейчас, я надеюсь, что ты возражаешь, если я попрошу тебя рассказать мне и этой леди, что же ты выучил.