действительности это смущение было вызвано другим обстоятельством: он благоговел перед неведомым ему божеством, так удачно доставшегося ему на долю. Он присел на кончик сосновой скамьи, девочка пододвинулась от него подальше, тряхнув головкой. Ученики переглядывались, шептались, подталкивали друг друга, но Том сидел смирно, облокотившись на длинную низкую парту, казалось, он изучал книжку.

Мало-помалу на него перестали обращать внимание, и унылый школьный ропот снова заполнил атмосферу класса. Тогда мальчишка стал исподтишка поглядывать на свою соседку. Та заметила, надула губы и на целую минуту отвернулась. Когда же она глянула украдкой, она заметила персик, лежавший перед ней. Она отодвинула его от себя.

Том тихонько придвинул его обратно. Она снова отодвинула его, но с меньшей враждебностью. Том спокойно вернулся его на место. Тогда она оставила его в покое. Том нацарапал у себя на грифельной доске: “Пожалуйста, возьми, — у меня их много”. Девочка взглянула на слова, но сама оставалась равнодушной. Тогда мальчишка стал что-то рисовать у себя на доске, прикрывая свою работу левой рукою. Некоторое время девочка отказывалась замечать, но её природная любопытность одержала победу над ней заметными признаками. Мальчик продолжал работать, не замечая ничего. Девочка сделала было попытку посмотреть исподтишка, но мальчишка опять сделал вид, что не замечает её любопытство. Наконец она сдалась и нерешительно прошептала:

— Позволь мне посмотреть.

Том частично показал свою нелепую картину дома с двумя фасадами и трубой, из которой выходил дом в виде штопора. Девочка так увлеклась рисованием Тома, что она забыла обо всём. Когда картина была закончена, она полюбовалась на минуту, и прошептала:

— Очень мило! Нарисуй человечка.

Художник изобразил на переднем плане человечка, который был похож на буровую вышку и мог переступить через дом. Но, девочка не было критиком, она осталась довольна этим чудовищем и прошептала:

— Красивый человечек, теперь нарисуй меня.

Том нарисовал песочные часы с полной луной наверху, приделал к ним соломенные ручки и вооружил растопыренные пальчики веером внушительных размеров. Девочка сказала:

— Это очень мило. Хотелось бы и мне уметь рисовать.

— Это легко, — прошептал Том, — я научу тебя.

— Правда? Когда?

— В полдень. Ты пойдёшь домой обедать?

— Я останусь, если хочешь.

— Отлично. Здорово! Как тебя зовут?

— Бекки Тэтчер. А тебя? Подожди, я знаю. Ты — Томас Сойер.

— Это моё имя, когда меня хотят высечь. Когда я веду себя хорошо, меня зовут Томом. Ты можешь звать меня Том, ладно?

— Хорошо.

Затем Том стал опять что-то писать на доске, пряча слова от девочки. Но, она уже перестала стесняться и попросила показать ей. Том сказал:

— О, да там ничего нет.

— Нет, есть.

— Нет, нету. Ты не захочешь увидеть это.

— Нет, хочу. Правда хочу. Дай-ка посмотреть.

— Ты кому-нибудь скажешь.

— Нет, не скажу. Честное слово, честное слово и ещё раз честное слово, я не скажу.

— Никому не расскажешь? До самой смерти?

— Никому не расскажу. А теперь давай же, покажи мне.

— Да нет, тебе это совсем не интересно.

— Ах, так! Я всё равно увижу. — И она положила свою маленькую ручку поверх его, и началась лёгкая борьба. Том притворялся, что сопротивляется всерьёз, но мало-помалу отодвигал руку, пока не были видны слова: “Я люблю тебя”.

— Ах, ты негодяй! — И она звонко ударила его по руке, но покраснела, хотя выглядела очень довольной.

В это же мгновенье мальчишка почувствовал, что чья-то рука медленно стискивает его ухо и приподнимают со скамьи. Таким способом он был проведён через весь класс на своё обычное место, под огнём всеобщего хихиканья. После чего в течение нескольких страшных минут, учитель стоял прямо над ним, и наконец вернулся на свой трон, не сказав ни слова. Хотя ухо Тома горело, его сердце ликовало.

Когда класс успокоился, Том самым добросовестным образом попытался приняться за занятия, но хаос в голове был слишком велик. На уроке чтения он часто сбивался и путал слова; на географии превращал озёра в горы, горы в реки, а реки в материки, восстановив древний хаос; на уроке правописания он провалился окончательно, переврав ряд простейших детских слов, за что у него отобрали оловянную медаль за правописание, которую с гордостью носил уже несколько месяцев.

Глава 7

Чем больше Том старался приковать своё внимание к учебнику, тем больше у него разбегались мысли. Так что, наконец, он зевнул, вздохнул и бросил книгу. Ему казалось, что полдень никогда не настанет. Было очень душно, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Это был самый сонный день из всех сонных дней. Монотонное бормотание двадцати пяти школьников, зубривших уроки, убаюкивали его, как жужжание пчёл. Вдали зелёные склоны Кардифского холма, залитые волнами света, окутанные дымкой летней мглы, отливавшей пурпуром; одинокие птицы высоко в небе лениво парили; кроме козлов, не было видно ни одного живого существа, да и те спали. Сердце Тома жаждало свободы или хоть какого-нибудь развлечения, которое помогло бы ему скоротать это скучное время. Он пошарил у себя в кармане, и тут его лицо озарилось благодарностью, равной молитве, хотя он и не знал этого. Украдкой он достал коробочку из-под пистонов, вынул оттуда клеща и положил его на доску. Клещ, вероятно, тоже преисполнилось в этот момент благодарностью, равной молитве, однако, преждевременной, потому что, как только клещ вздумал уйти, Том булавкой повернул его и заставил двигаться в другую сторону.

Рядом с Томом сидел его близкий друг, угнетаемый такой же тоской, какая только что угнетала Тома; он так же с благодарностью обрадовался этим развлечением. Друга звали Джо Гарпер. Всю неделю они дружат, а по субботам воюют, как враги. Джо вытащил из-за отворота куртки булавку и стал помогать приятелю мучать пленника. Развлечение с каждой минутой делалось увлекательнее. В конечном итоге, Том заявил, что они только лишь мешают друг другу, и никто не получает в абсолютной мере наслаждения, какое можно извлечь из клеща. По этой причине он взял грифельную доску Джо и провёл посередине границу сверху донизу.

— Смотри, — сказал он, — договор такой: пока клещ будет на твоей стороне, гоняй его сколько благоугодно, а я трогать никак не буду, однако, если ты проворонишь его, и он уйдёт ко мне, тогда уже гонять его буду я.

— Хорошо, приступай.

Клещ очень скоро сбежал от Тома и пересёк экватор. Джо дразнил его, до тех пор, пока он не ускользнул назад. Эти переходы возобновлялись достаточно часто. Пока один мальчик с интересным пристрастием возился с клещом, другой наблюдал за вознёй с неменьшим увлечением, головы двух склонились над доской, и их души погибли для всего остального.