Угнетала сама мысль о том, что сейчас нужно пойти и лечь рядом с Фабьеной.

Помню, что бы она ни делала – все действовало мне на нервы. Своим стрессом она заражала и меня, ее зацикленность на мелочах меня раздражала. Девушку, которую я некогда знал, было уже не различить за симптомами аутизма. Она часто упрекала меня, что я не хочу побольше о нем почитать. Я отвечал, что и так уже знаю достаточно, потому что жизнь с ней в этом плане лучше любого справочника. На самом деле мне это все было попросту неинтересно.

В наше последнее Рождество я предложил не обмениваться подарками, а сэкономленные деньги отложить на небольшую поездку. В действительности я просто не хотел ей ничего покупать и в то же время знал, что далеко отлучаться от своего маяка она все равно не захочет.

Узнав, что я изменил ей, она в тот же миг собралась и уехала. Никогда бы не подумал, что ей хватит независимости. Выходит, я изменил ей, а мне изменила интуиция.

Я на год ушел в запой. Бывало, что я напивался едва за полдень и, если не шел потом к Камилле, засыпал прямо в ресторане, на полу в дальнем углу кухни. Сотрудникам приходилось отвозить меня домой. Я не мог поверить, что моя Фабьена любит теперь другого. И не абы кого – здоровяка Шарля. Хотел бы я сказать, что он чурбан и ему до меня далеко. Так ведь нет, он и правда мужик хороший.

Со временем я надоел Камилле, а она – мне. Я ее тоже никогда не любил. Когда Фабьена вошла в дверь моего ресторана – с мокрыми от дождя волосами, в распахнутом пальто и шарфе неимоверной длины и пестроты, – я бы все на свете отдал за то, чтобы она присела за дальний столик и заказала клаб-сэндвич. Тогда бы я понял, что она хочет все начать сначала. И положил бы ей в сэндвич побольше бекона. Я не пожалел бы времени, чтобы снова завоевать ее доверие.

Когда-то мне даже нравилось, что моя сестра, Анна, дружит с Фабьеной. А теперь меня это только бесит. Все уши мне прожужжала рассказами о том, как же славно живется Фабьене на берегу реки.

Одно только утешает: что до Сент-Огюст-сюр-Мер далеко. Вот живи она, как раньше, в Дэмоне – это было бы другое дело. Вот тогда бы я точно не выдержал и всерьез постарался бы выпросить у нее прощение.

Большая просьба

Слова Лии доносились будто из далекой галактики. Я слышала звуки, но не понимала, что они значат. Я смотрела в окно ее кабинета, размышляя, что в такой день неплохо бы выйти на улицу и посадить у пациентов под окнами саженцы.

– Фабьена! Ты поняла, что я сказала?

– И да и нет. И вообще, я этого не хочу.

– Это ведь большая честь.

– То есть я должна буду сидеть с ним до самой?..

– Таково его желание.

– Да я же его не знаю!

– И что такого?

Я встала и заходила кругами по кабинету. Ну почему я? Мог бы выбрать и Лию, я же видела, что она чуть не лопается от зависти. Смарт хотел, чтобы в каждую свою смену я сидела с ним. Целую смену. От одной мысли мне делалось тоскливо. Я взяла пачку жевательной резинки, валявшуюся на столе.

– У вас все? С вас один доллар сорок пять центов.

Лия удивленно на меня посмотрела.

– Ты чего?

– Тренируюсь перед тем, как податься кассиршей в магазин. Положу тебе на стол заявление и уйду работать к Жослену.

Она расхохоталась. Я в ответ слегка усмехнулась. Шутки шутками, но я надеялась все-таки донести до нее, что соглашаться точно не собираюсь. Она подошла ко мне и взяла за плечи.

– Фаб. Это ведь ненадолго. Ну не хочет человек проходить этот путь в одиночку.

– Хорошо. Это я как раз понимаю. Только… Так, сейчас. Пойдем.

Я стремительно вышла – и двинулась прямиком к комнате номер десять. За моей спиной торопливо застучали по полу шпильки Лии. С моими ботинками не сравнить: они куда проще и не такие женственные, зато и не нарушают покой умирающих в буквальном смысле на каждом шагу. Перед самой дверью она схватила меня за руку и прошептала:

– Ты что такое творишь?

– Хочу понять.

Когда я вошла, Смарт брился. Я застыла. Это надо было снять. Прямо сейчас. Срочно. Как он сидит в постели, глядя в круглое зеркальце, которое держит перед его лицом Барбара. Он брился по старинке: при помощи помазка, миски с водой и опасной бритвы. Луч солнца падал ему на лицо, озаряя с одной стороны. Не в силах удержаться, я вынула телефон и сказала:

– Притворитесь, что меня тут нет.

Я сделала три снимка. Три прекрасных снимка. Не потому, что я прекрасный фотограф, а потому, что в это мгновение все обстоятельства: поза, свет, атмосфера – сошлись идеально, одно к одному, и оставалось лишь нажать кнопку, чтобы его увековечить. Закончив и выждав, пока уйдет Барбара, я подошла к кровати и показала Смарту, что получилось.

– Спасибо. Нечасто мне приходится бывать по эту сторону камеры.

Я не знала, как подступиться к теме, так что решила задать вопрос сразу, без обиняков. Шарль всегда говорит, что, если бы все были такими же прямодушными, как я, люди бы лучше понимали друг друга. Я же как раз завидую тем, кто, рассказывая историю, умеет дополнить ее множеством отступлений. А также тем, кто говорит затейливо, как бы вышивая словами. Одно, как правило, не бывает без другого.

– Вы у нас уже неделю, и до сих пор вас никто не навещал. Так и должно быть?

Лие от моего вопроса стало неловко, и она вышла из комнаты.

– Сколько тебе лет, Фабьена?

– Тридцать девять.

– А мне пятьдесят три. Можешь называть меня на «ты». Я тебе еще вполне гожусь в ухажеры.

В речи Смарт не признавал ни вышивки, ни кружев. Я сделала вид, будто нисколько не смущена. Обычно меня выдавал румянец. Но в этот раз меня почему-то, напротив, прошиб пот. Я чувствовала, как меня прошибает пот, и молилась, чтобы не подвел дезодорант – как в той рекламе, где девушки с восторгом демонстрируют сухие подмышки. Ничего не сказав, я продолжала ждать ответа на свой вопрос. Спешить мне все равно было некуда. Через несколько минут он сказал:

– Ко мне никто не приходил, потому что я уехал на съемки.

Я повторила:

– На съемки.

– Да.

– И что, ни жена, ни родственники не спрашивают, где эти съемки?

– Я всем сказал одно и то же: что по договору не имею права разглашать место и подробности производства. А с женой мы разошлись.

– Сочувствую.

– Зря, – проговорил он в перерывах между приступами кашля.

– Зря что? Разошлись? – я свела и развела руки в стороны, изображая расставание.

Он посмотрел на меня, не двигаясь.

– Нет. Зря сочувствуешь, говорю, что мы с женой не вместе. А что мы не вместе, это не зря.

Я повернулась и глянула в окно за моей спиной. Оттуда доносились крики голубой сойки. Как маленький часовой, она оповещала окрестных птиц об опасности – но о какой именно, я никак не могла разглядеть. Продолжая смотреть в окно, я спросила:

– Не пойму, почему ты не хочешь умереть в кругу родных?

Я тут же осознала, что вопрос прозвучал жестоко. Повернулась, со страхом готовясь к отпору с его стороны. Но он улыбнулся.

– Я подмочил вашу репутацию гостеприимного заведения?

Он явно ерничал. Мне бы следовало парировать: в правилах хосписа как раз уважать волю больного. Но поскольку его решение не давало покоя только мне, я промолчала, пожалев, что полезла с вопросами. Видя, что ответа он не дождется, Смарт заговорил сам:

– Директор передала тебе мою просьбу?

– Да.

– Тебе ничего не придется делать. Просто будешь тут рядом сидеть. До болтовни я не охотник.

В голове проскочило короткое «черт». Я понимала, что иду наперекор принципам Дома, но для меня было просто немыслимо, как это я буду сидеть возле кровати Смарта и ждать, пока он умрет.

– Как-то мне все это не нравится. Здесь место не мне, а твоим близким.

Он поискал в постели белый провод и нажал кнопку на конце. Пришла медсестра Жаклин. Я не знала, следует ли мне