оставить их наедине на время разговора. Подумав немного, я кивнула на прощание и отправилась к Лие.

Она в это время ела салат, который я, дразня ее, называла «что-то с чем-то». Два листочка салата, несколько внушительных кусков курицы, манго, авокадо, мандарин и еще всякая всячина, какая только может заваляться на кухне, – словом, порядочная мешанина, которая лично мне казалась странной и не очень аппетитной. Я, как обычно, слегка подтрунила над ее гастрономическими привычками – и она, задетая, отозвалась, что зато хоть нормально питается. Тут она, конечно, попала в точку. Перехватывать что попало, как я, едва ли полезно для здоровья.

– Ну? Узнала?

Я не понимала, о чем она спрашивает.

– Ну здрасьте, ты ж хотела выяснить, почему к нему никто не приходит.

– Ах это… Он всем сказал, что уехал на секретные съемки.

Лия подавилась кусочком манго. Она высоко подняла руки – точно так, как учил меня делать отец, если я подавлюсь. Отец. Я встала, чтобы отогнать вспыхнувшие в голове воспоминания. Но, раз пробудившись, они возвращались снова и снова.

– Нам ничего не остается, кроме как уважить его желание. Он был рад, что ты согласилась?

– Я не могу, Лия. Не я должна этим заниматься. Он имеет полное право никого не принимать, но просить, чтобы я с ним сидела, – это уже ни в какие ворота. Подумай сама: ведь мы друг другу совсем чужие! А у него где-то родные, друзья. Это же Смарт – ты сама столько раз говорила! Не нравится мне это все.

Не дожидаясь ответа, я медленно поднялась, надела пальто и вышла. Я знала Лию: если бы она думала, что может переубедить меня, точно не промолчала бы.

Освободившись таким образом на весь оставшийся день, я решила посвятить его походу на рынок вместе с тетей. К домашним заготовкам – в частности, маринованным свекле и помидорам, а еще домашнему кетчупу – нас приобщил брат Шарля Антуан. Прийти, если выдавался свободный день, и закатать пару баночек было для него отличным поводом повидать нас и немного отдохнуть от забот в клинике. Хоть он и жил всего в паре минут езды от нас, видели мы его редко. Зато его восьмилетняя дочка Лора частенько звонила и просилась в гости – поиграть с Ван Гогом. К визиту я всегда готовила ее любимое блюдо: макароны с сыром а-ля Фаб. Секрет, если его вообще можно было так назвать, заключался в посыпанных сверху сухарях.

Прикидывая, что нужно будет купить для заготовок, я вышла из Дома «Птицы», села на велосипед и доехала прямо до дома. Я позвонила в дверь тети Клэр – отозвалась она не сразу. Когда же дверь наконец открылась, я с удивлением увидела, что тетя стоит, держась за стену.

– Привет, Фаб.

– Тебе плохо, тетя?

– Что это ты вдруг спрашиваешь? Мне прекрасно! В Дэмоне бы обзавидовались. Ты только глянь, какой тут вид на реку! Ну что стоишь, заходи!

Она показывала на окно, но мой взгляд упал на стол, где стояла бутылка вина. Очевидно, тащить тетю на рынок не имело смысла. Она одним махом разбила все мои планы, но я сдержала гнев и лишь вздохнула. Конечно, можно было и одной пойти, но не хотелось бросать тетю в таком состоянии. Я сняла сапоги и попросила и мне плеснуть немного вина, что она тотчас и сделала.

– Все, спасибо. Больше не надо. Тетя, все. Хватит!

Будто не слыша, она наполнила мой бокал до краев. Пришлось сесть на пол у журнального столика, чтобы отпить вина, не поднимая бокала.

Мы смотрели, как танцует на воде солнце. Тетя рассказывала о рождественском обеде – чем она думает нас угощать в своем новом жилище. Когда она дошла до десертов, я ее перебила.

– Смарт попросил, чтобы я все свое рабочее время проводила у него. Для компании.

Тетя медленно повернула голову в мою сторону. Она была уже пьяна, но еще понимала, что я говорю.

– Почему ты отказалась?

На секунду я даже засомневалась: неужели успела сказать и забыла об этом?

– Знаешь, если реинкарнация существует, в следующей жизни я буду чем-то вроде чугунной сковороды. Непрозрачной. Которую если накрыть крышкой, то не видно, что внутри. Буду женщиной-загадкой. Загадка – это притягательно. А сейчас я как из прозрачного пластика: даже если задвинуть глубоко в холодильник, все содержимое на виду. Я даже не раскрытая книга, я пластиковый контейнер с остатками лапши!

Тетя с грустным видом наклонилась и взяла меня за руку. Мне стало смешно. Все-таки она изрядно перебрала.

– Ты чувствуешь себя пластиковым контейнером, Фабьена?

– С чего бы мне отказывать Смарту?

Она выпрямилась, глядя мне в глаза, – я отвела взгляд.

– Потому что ты боишься.

Даже выпив полбутылки, она попала в точку – и это меня разозлило. Я действительно боялась.

Я залпом прикончила свой бокал и не успела его поставить, как увидела за окном пикап Шарля, паркующийся позади моего. Вино перечеркнуло все планы на остаток дня. Я больше ничего не хотела делать. Овощи пускай подождут. И Лия тоже. Я ушла от нее час назад, а она звонила уже третий раз. Я снова надела сапоги и пальто – смеясь, хотя смешного в ситуации было мало. Шарль все еще сидел в пикапе и говорил с кем-то по телефону. Я открыла дверцу и села верхом к нему на колени.

Я положила голову ему на плечо, и он обнял меня свободной рукой. Разговор, похоже, был важный.

– Постараюсь, но ничего не обещаю. Ага. Да. Пока, Лия.

Я вскинула голову.

– Она уже несколько раз пыталась до тебя дозвониться. Ты что, не берешь трубку?

– Не буду я с ней ничего обсуждать: не хочу сидеть с человеком и смотреть, как он умирает.

– Но ты же сидела так с матерью. А ведь это куда тяжелее, нет?

Я сползла на пассажирское сиденье и закинула ноги на приборную панель. Закрыла глаза.

– На данный момент никто из его близких даже не подозревает, что он при смерти. И кто же будет с ним в последние минуты – я? Бессмыслица какая-то. Пусть уже придет в себя, мы же не в фильме, в конце концов! И потом, я не психолог, я не помогу ему с принятием смерти, если понадобится.

– По-моему, с этим он уже справился сам…

Я взглянула на Шарля. Он пристегнулся, и я – вслед за ним. Желая меня развеселить, он отыскал в проигрывателе единственную песню, которую знал наизусть, – «Goin’up the Country» группы Canned Heat, – и включил погромче. Я слушала, как он подпевает, а сама сделала вид, что играю на флейте. Когда песня кончилась, я отвернулась к окну и погрузилась в раздумья.

– Все хорошо?

Шарль не сводил глаз с дороги, но рука его гладила мое бедро, напоминая, что он рядом.

– Я так хочу перешагнуть прошлое и оставить все позади, но у меня ничего не выходит. Бывает, думаю совсем о другом, а оно само лезет в голову. Почему? Почему столько лет прошло, а тяжко так, как будто все было вчера?

– Фаб, ты понимаешь, что я вообще не понимаю, о чем ты?

Он остановился на парковке у клиники Антуана, чтобы легче было меня слушать. Я предложила спуститься к пляжу – тут же, сразу за клиникой. Небо было таким же, как на одной из моих старых картин: тяжелые, набухшие серые тучи на голубом фоне.

Мы молча стояли на берегу и пускали по воде блинчики. Я порылась в сумке и отыскала синюю ручку. Отошла к лежавшему неподалеку бревну, села и сделала на камешке надпись. Шарль присел рядом на корточки и прочитал вслух:

– «Возможно, зубная фея существует».

Он посмотрел на меня – и по его виду я поняла, что у него есть вопросы, но пытать меня он не будет. Я встала, подошла к кромке воды, немного повертела камень в руке. А потом запустила что было силы.

Блинчик я делать не стала – этому камню полагалось утонуть. Мне хотелось устремиться вслед и проследить своими глазами, как он медленно опускается до самого дна. Я обернулась на Шарля – он сидел, уткнувшись в телефон. Вдруг он замахал рукой, что хочет что-то мне показать, и я подошла. Я задыхалась, сдерживая подступавшие к горлу слезы.

Он развернул телефон ко мне