Парень распахнул перед нами дверь, и мы вошли в огромнуюкомнату с двумя стрельчатыми окнами. Три стены комнаты были заняты книжнымиполками от пола до самого потолка. Я пробежалась взглядом по корешкам книг и несразу обратила внимание на хозяина: он сидел в кресле рядом с журнальнымстолом, заваленным газетами. На столе горела лампа: несмотря на время суток, вбиблиотеке было темно, по крайней мере для того, чтобы читать.

— Добрый день, Алексей Петрович, — сказал Кирилл.Парень как-то незаметно исчез, а я, вспомнив инструкции, села в кресло,закинула ногу на ногу и закурила, не глядя на предполагаемого мужа. Зато онсмотрел на меня очень пристально.

Я здорово нервничала, боясь, что он заметил, как у менядрожат руки, дважды чиркнула зажигалкой без всякого толку и с остервенениемзапустила ею в стену напротив.

— Черт…

— Здравствуй, Полли, — сказал Алексей Петрович.Голос звучал тихо, в нем слышались странные просительные интонации. Он помедлили добавил виновато:

— Извини, что не вышел тебя встречать.

— Как-нибудь переживу, — огрызнулась я, Онзамолчал, по-прежнему приглядываясь, а я возвысила голос:

— Кто-нибудь даст мне наконец прикурить?

Кирилл Сергеевич торопливо чиркнул зажигалкой, а потомотошел к окну и замер спиной к нам.

— Я очень рад, что ты вернулась, дорогая, — сказалАлексей Петрович.

— В самом деле? А вот я не очень. Меня тошнит от этогодома. Вроде бы я уже говорила об этом? Нет? Так вот: меня тошнит от этого дома,и я ничуть не рада, что вернулась. Но раз уж мне все-таки пришлось вернуться, ярассчитываю на то, что меня оставят в покое… — Я поднялась с намерениемпокинуть библиотеку, Алексей Петрович попытался приподняться в кресле,вскрикнул:

«Полли» — и вдруг рухнул на пол. Кирилл бросился к нему, а язамерла с открытым ртом, потому что только сейчас сообразила: человек, сидящийв кресле с закутанными в плед ногами, был инвалидом и не мог передвигаться безпосторонней помощи. Кирилл Сергеевич усадил его в кресло, поправил плед наколенях и сказал тихо: . , —Успокойся, Алексей, прошу тебя. Она здесь, этоглавное, поверь, все образуется…

— В самом деле, к чему такие волнения? — сказалая, плюхнувшись обратно в кресло и изо всех сил стараясь скрыть охватившее менязамешательство. — В этом доме найдется выпить? — спросила я.

Выпивка была необходима для того, чтобы справиться. сволнением, а главное — выиграть время. Кирилл Сергеевич подошел к резномустолику в глубине библиотеки, на котором стояли несколько бутылок, налилконьяка в два стакана, вопросительно посмотрел на Алексея Петровича — тотпокачал головой, и Кирилл направился ко мне, на некоторое время заслонив собоймоего предполагаемого мужа. Воспользовавшись этим, я одарила своего сообщникатаким взглядом, что он поспешно отвел глаза и даже не рискнул приблизитьсявплотную, протянул коньяк и отступил.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал Алексей Петрович,по-прежнему пристально глядя на меня. — Гораздо лучше, чем перед отъездом.Путешествие пошло тебе на пользу.

— Мне обязательно выслушивать всякие глупости или ямогу пойти к себе и отдохнуть? — скривила я губы.

— Извини, я должен был подумать об этом. — АлексейПетрович попытался приподняться, Кирилл ухватил его за плечо, сдерживая порыв,а он попросил:

— Пожалуйста, подойди ко мне.

Я поднялась и нерешительно замерла возле кресла. Кирилл,настороженно следя за мной, едва заметно кивнул, и я сделала шаг, потом второй…В конце концов, мне ничего не оставалось, как подойти к нему, хотя это и невходило в мои планы. Сердце учащенно забилось, а я вдруг подумала испуганно:«Он все понял». Сейчас я выйду на свет, падающий от окна, и он убедится вподмене…

«Ну и черт с ним, — решила я неожиданно зло. —Пусть Кирилл объясняет, что это за дурацкий маскарад. Мне он точно не по душе».

Теперь я стояла вплотную к креслу. Алексей Петрович взял моюруку, при этом глядя мне в глаза, легонько сжал ее, а потом поцеловал.

— Я очень рад, что ты вернулась… может быть… можетбыть, пообедаем вместе? Как в старые добрые времена? — собрался он ссилами.

— Посмотрим, — нахмурилась я, освобождая руку, иторопливо зашагала к двери. Меня слегка покачивало, и я всерьез опасаласьупасть в обморок, но библиотеку все же покинула благополучно и смогла перевестидух.

Кирилл остался с Алексеем Петровичем, а я огляделась:длинный мрачный коридор был пуст. Постояв с минуту и успокоившись, япопробовала сориентироваться и отправилась коридором в левую башню, гденаходилась моя предполагаемая комната.

В доме было до того тихо, что шаги звучали так, точнодвигалась я не в жилом помещении, а в огромном погребе. «У моего муженька невсе дома, — решила я к концу пути. — Надо быть психом, чтобыпостроить этот замок, и трижды психом, чтобы в нем жить».

В комнату вела двустворчатая дубовая дверь. Я распахнула ее,вошла в просторное помещение без углов с тремя узкими окнами, забраннымирешетками, и присвистнула. Комната была битком набита дорогой испанскоймебелью: огромная кровать с розовым балдахином, комод с круглыми блестящимибоками, бюро у окна с роскошным позолоченным подсвечником, зеркало в чернойрезной раме, две тахты на гнутых ножках, пяток стульев в стиле ампир, тяжелыепортьеры цвета спелой сливы и серо-голубой ковер на полу. Несмотря на огромныеденьги, вложенные во все это добро, комната выглядела тюремной камерой. Делобыло даже не в решетках на окнах, а в общем духе комнаты — мрачном и вызывающемстойкое неприятие. Плотно закрыв дверь, я прошла и внимательно все осмотрела:ни одной книги, журнала или клочка газеты. В бюро стопка бумаг и дорогойофисный набор. Ни записной книжки, ни писем, ни открытки к празднику, никакихфотографий, милых безделушек и прочей чепухи, которыми всегда полны комнатыженщин, к тому же богатых женщин — а Полина, безусловно, была одной из них.

Я открыла дверь слева и оказалась в гардеробной: десятокплатьев, две шубы в чехлах, шляпные коробки, на полке внизу туфли разныхцветов. Туфли совершенно новые, такое впечатление, что их ни разу не надевали.А вот платья носили, это было заметно, хоть и содержались они в безупречномвиде.