знает, что я не имею никакой власти в этой газете. Я всего лишь редактор, — интонация Уинстона очень напоминала ослика Иа — меланхоличного друга Винни-Пуха.

— Может, мне стоит поговорить с Джессом?

— Тебе решать. На твоем месте я бы сосредоточился на общих заметках. Просто делай их достаточно хорошо, продолжай завоевывать преданных читателей, и тебя не посмеют выбросить обратно в спортивную рубрику.

— Спасибо, Уинстон, — Кларенс вышел, размышляя, что же подразумевалось под «достаточно хорошо»: содержимое, стиль или определенная идеология? Но его беспокоило другое. Кларенс видел, что Уинстон груб и раздражителен со всеми, с кем работает. Часто можно было увидеть, как он орет на сотрудников. Но с Кларенсом он был, в худшем случае, угрюмым, еще ни разу не повысил на него голос, и это наверняка уже заметили остальные репортеры. Кларенс чувствовал, что отношение к нему было не таким, как к другим обозревателям, которые все были белыми. Это свидетельствовало, что он не на одном уровне с ними, и это его беспокоило. Но особенно его беспокоила мысль о возможной потере общей заметки. Райлон знал, чем его можно достать.

Кларенс вернулся в свою кабину. Он два раза поднимал телефонную трубку, чтобы позвонить, но каждый раз опускал ее обратно. Побарабанив пальцами по столу, он, наконец, поднял трубку еще раз и набрал номер.

— Приемная члена совета Норкоста, — сказала Шейла, — чем могу помочь?

-— Это Кларенс Абернати из «Трибьюн». Могу я поговорить с мистером Норкостом?

— Сегодня он очень занят.

«Ну, конечно! А все остальные едят конфетки и раскладывают пасьянс».

— Но подождите, я узнаю, сможет ли он уделить вам время.

Кларенс ожидал около минуты.

31

— Кларенс! Как твоя семья? — перепутать этот голос было невозможно.

— Живем потихоньку.

— Рад это слышать. Чем могу быть полезен?

— Я слышал, вы играете в теннис, — сказал Кларенс.

— Да, люблю играть. Ты тоже?

— Ну, я играл немного. Не так давно, — на самом деле Кларенс играл в теннис дважды в неделю, а летом — три раза в неделю.

— Может, заедешь в теннисный клуб Вестсайда, и сыграем пару сетов? Обед за мной. У них прекрасный ресторан. Что скажешь?

Кларенс подумал о Райлоне.

— Конечно, почему бы и нет.

— Давай во вторник вечером. В четыре часа не будет слишком рано?

— Нет. Как раз то, что нужно, — Кларенс сделал отметку в своем ежедневнике: «Подготовиться к матчу с Норкостом».

Кларенс и Джейк вышли через парадную дверь «Трибыон» и, подняв воротники своих пальто, поскольку на улице моросил дождь, отправились в свое любимое кафе «Центральная улица Дели», расположенное в двух кварталах на другой стороне улицы. Заняв столик, они повесили пальто на спинки стульев. Джейк уже собирался стать в очередь к кассе, как вдруг заметил выражение лица Кларенса и решил сесть.

— Как ты, Кларенс?

— Уже лучше.

— Дэни и Фелиция?

Кларенс кивнул.

— Это все так... бессмысленно.

— Да. Я то же самое думал о Карли.

— Как она?

— Для нее каждый день, как последний. Физически она плоха, слабеет. По словам врачей, рак свидетельствует о том, что у нее теперь настоящий СПИД.

— Мне жаль, Джейк.

— Мы с тобой переживаем не самые лучшие времена, не так ли, приятель? Да. Но Бог все равно на престоле, и все находится под Его контролем. Если бы я в это не верил, то уже свихнулся бы.

«Может, в таком случае я свихнусь».

32

— Как твой внук, Джейк?

— Финни? С ним все хорошо. Вот его последняя фотография, — Джейк достал из своего бумажника фотографию, которую Кларенс принялся изучать с искренним восхищением.

— Он немного бледный, но все равно красавец, — улыбнулся Кларенс. — Ты, наверное, гордишься им, дедуля? Как Джанет?

— Хорошо. Мы все еще общаемся, назначаем свидания, говорим о прошлом. В общем, налаживаем отношения. Мы даже говорили о том, чтобы опять пожениться. Не знаю...

— Женива сказала мне, что это хороший выход для вас. Ты же знаешь, они с Джанет всегда секретничают, — Кларенс на мгновение замолчал, как бы размышляя, стоит ли сказать то, что он хочет сказать. Наконец, выдавил, — скажи, Джейк, ты когда-нибудь уставал? Просто от жизни?

— Иногда. Но что именно ты имеешь в виду, Кларенс?

— То, о чем я уже говорил тебе раньше. Иногда я просто устаю быть черным.

— Но ведь быть черным не плохо. Таким тебя сотворил Бог.

— Да, я знаю. Это легко сказать, когда ты белый. Пойми меня правильно: я не стесняюсь того, что черный, но порой это просто изматывает.

— Что ты имеешь в виду? Скажи мне. Я действительно хочу понять.

Кларенс вздохнул, взвешивая, как много ему следует сказать. Наконец, он решился.

— В детстве я думал о цвете своей кожи каждый раз, когда видел белого; всякий раз, когда смотрел «Короля неба» и «Одинокого странника», видел все эти рекламные щиты или листал страницы «Life» и «Look», «Saturday Evening Post» и «Boy’s Life». Все были белыми. Политики, астронавты — все, кроме швейцаров, дворников и некоторых спортсменов. Если я был не дома и на несколько минут забывал о цвете своей кожи, то когда мне нужно было найти туалет, я о нем сразу же вспоминал.

— Но теперь ведь все по-другому.

— Где? В Миссисипи? — Кларенс несколько натянуто засмеялся, почесав указательным пальцем за правым ухом. — Да, туалетов для черных больше нет, если ты это имеешь в виду. Расизм сейчас другой. Он не так очевиден, более