Теперь темнота помогала, скрывая от профессора яркое пламя моих горящих щек. Намного легче, когда он не видит моего позора. В конце концов, не уметь целоваться в двадцать два — это моветон!

Я мысленно вспомнила все самые умопомрачительные поцелуи, подсмотренные мною в кино и в жизни. Осторожно, но решительно положила руки на широкие плечи. Скользящими движениями одна ладонь нырнула в идеальную прическу Марка, вцепившись в невероятно мягкие волосы, а вторая, слегка царапнув, сжала шею.

Я подалась вперед, и наши носы соприкоснулись. Горский тяжело и часто дышал, но больше не торопился, не давил.

Глубоко вобрав в легкие раскаленный воздух, я нежно прикоснулась к мужскому горячему рту и провела влажным языком по упругим губам, которые тут же распахнулись, приглашая оказаться глубже.

Аккуратно протолкнув свой язык в профессорские уста, ощутила легкие поглаживания с его стороны. Мозг начал плавиться от затопивших его гормонов. А затем жадный рот Горского захватил мой язык в плен. Требовательные губы жадно всосали его, затем отпустили, а острые зубы прикусили нижнюю губу. Не больно, но так возбуждающе остро!

— Вот и вся теория, малыш. — прошептал профессор.

И я потерялась во времени, пространстве и мыслях. Остались только ощущения на грани реальности. Кто кого целовал — больше не разобрать. Абсолютно забывая об испытываемой ранее неловкости, с каждой минутой я чувствовала себя все раскованнее.

Маленькая темная комната словно отделила нас от всего мира. Где-то там позади остались и мой отец, и Василий, и невеста Горского и всякие моральные принципы.

Утопая в океане неизведанных чувств и эмоций, я растворялась в Марке, целуя все глубже, прижимаясь все теснее. Горячая волна прострелила промежность, и я инстинктивно вжала ягодицы в пах Марка, отчего он зарычал мне в рот и стиснул сильнее попку.

Я чувствовала, как каждое движение Марка у меня во рту отзывается электрическими импульсами в клиторе. Он набух, увеличился в размере и больно впился в кружево белья. Я непристойно терлась о твердый бугор профессора, желая получить разрядку, но ощущала лишь болезненное томление.

Не прерывая поцелуй, Марк задрал подол. Одна рука крепко держала за ягодицы, а вторая погладила возбужденную киску сквозь белье и колготки.

— Такая влажная для меня — прошептал профессор, а я, издав откровенный стон, выгнулась навстречу его пальцам.

Марк жадно целовал мою шею, щекоча горячим дыханием и вызывая миллиарды мурашек. Он попробовал засунуть руку мне под колготки и белье, но это оказалось жутко неудобно. Нетерпеливо выругавшись, мужчина рванул ненавистный нейлон, а затем и тонкое насквозь мокрое кружево.

Я едва не достигла апогея, ощутив горячие пальцы на своей возбужденной плоти.

— Жаль, что я не вижу твою маленькую розовую дырочку, — шепнул профессор, и его пальцы сжали влажные складки и силой оттянули, а отпустив, повторили движение сначала.

Это было за гранью! Марк массировал, сжимал и разжимал, набухшую экстремально чувствительную плоть, погружал кончики пальцев в сочащуюся дырочку и размазывал излишнюю влагу по бедрам. Он делал это так, как я любила сама. Немного силы, немного боли, много давления и движения по часовой стрелке.

Забыв обо всем на свете и даже не подумав попытаться доставить удовольствие Марку, я жадно и эгоистично наслаждалась ласками. Шепча бессвязные «да», «еще», «о боже», «сильнее», «сильнее», «СИЛЬНЕЕ БЛЯДЬ!», я откинулась назад, упираясь ладонями в профессорские колени, и летела навстречу цунами, несущему оргазм.

— Да, моя маленькая… Да, малыш… Кончай, детка… Кончай, сладкая… Ну же! или я буду трахать тебя пальцами до самого утра!

Наверняка, в моих глазах потемнело, потому что сокрушительные спазмы удовольствия напоминали эпилептический припадок. Я даже испуганно стала звать Марка на помощь, и мужчина крепко прижал меня к часто вздымающейся груди, впитывая каждый мой неровный стон.

Спустя несколько мгновений, мы услышали, как по коридору растекается звонкий голос Лили, повторяющей мое имя. Профессор ловко поставил меня на ноги, на ощупь одернул платье, поправил волосы, погладил пылающие щеки.

Марк безошибочно нашел дверь и щелкнул замком, но перед тем, как выпустить из своей ловушки еще раз поцеловал.

Нежно. Ласково. Неторопливо.

— Ты — моя! — безапелляционно сказал Марк и аккуратно вытолкал за дверь, шлепнув по попке.

Святые угодники, что это было?!

Стоя в пустом коридоре перед дверью непонятного помещения, я подтянула колготы и понеслась в библиотеку.

Сколько времени меня не было?

Васенька там, наверное, рвет и мечет!

Странно, что еще ОМОН не штурмует здание университета.

Войдя в хранилище знаний, я едва не согнулась пополам от смеха. Разъяренный цербер пытался покинуть помещение, но с виду хрупкая хозяйка библиотеки вцепилась в Василия намертво.

Скрытой под серым скучным костюмом грудью женщина преграждала путь, рядом маячил охранник с первого этажа. Парочка требовала сдать полученную по моему читательскому билету какую-то редкую книгу, а Василий с красным от гнева лицом доказывал, что он все вернул.

Вслед за мной в читальный зал влетела Лиля. Спустя пять минут мы дружно покидали библиотеку, вернув-таки утерянный фолиант, который подружка «случайно» уронила под стол.

Уснуть этой ночью получилось с трудом. Поцелуи Марка бередили душу и тело. Ласковые пошлые глупости, нашептываемые им в темноте, прочно засели в памяти, а его слова «ты — моя» вызывали одновременно смущение, восторг и приступ тахикардии.

Я крепко обнимала подушку, утыкаясь в нее носом, и воображала, что вновь тону в объятиях Марка. Закрывала глаза и представляла, каково будет почувствовать его в себе, такого сильного, уверенного, бескомпромиссного. Такого горячего, страстного, нетерпеливого.

Ты — моя.

О, Марк, разве есть у нас надежда на будущее?

У нас есть только крохи, оставшиеся до нового года. Жалкие десять дней до того, как ты покинешь пост профессора нашего университета и улетишь в свою Австрию. Десять дней до того, как меня представят ненавистному фон Беренгофу, словно породистую сучку.

Но ведь Марк не просто так сказал, что я его?

У него есть какой-то план? Ведь если я его, значит, мы вместе? Значит, свадьбы с этой Анфисой не будет?

Утопая в розовых мечтах, я нарисовала в своей голове, как Марк вместо платинового пучка женится на мне и увозит в свою Австрию, подальше от папеньки и его маниакального желания выдать меня за старого немецкого извращенца.

Следующие два дня мы с Горским не пересекались. Занятий у нас по расписанию не было, но я надеялась хотя бы случайно столкнуться в коридоре. Только бы взглянуть в его темные жгучие глаза, только бы вдохнуть аромат, только бы почувствовать его сумасшедшую энергию.