— В этом месяце она была на обложке итальянского «Вога», — ответил он, — а еще Тайси является лицом марки «Мюлтресс», средств для ухода за волосами.

— Мне плевать, кто она, — отчеканила я. — Хотя если она была на обложке итальянского журнала, тогда почему говорит по-английски?

— ОНА ПРОСТО ХОДЯЧАЯ КАТАСТРОФА! — взвизгнула Хеллер, выскакивая из-за стола и направляясь к танцполу.

— Ты невероятная, — сказал мне Милс, а его коленка коснулась моей под столом. Интересно, может быть, наши колени каким-то образом склеятся вместе? Это, конечно, безумие и физически невозможно, но, наверное, это лучшая идея в моей жизни. Однако у меня было задание, а Хеллер растворялась в толпе.

— Хеллер! — заорала я. — Не думаю, что тебе следует танцевать! Танцы могут привести к… неподобающим касаниям! И обмену телесными жидкостями!

— НАДЕЮСЬ, ТАК И БУДЕТ! — крикнула Хеллер в ответ, уже практически скрывшись от моих глаз. Я начала свой крестовый поход со спасения Хеллер от пива и наркотиков, но теперь ее упускала.

Милс взял меня за руку, и я, казалось, потеряла сознание, покинула тело, взлетела над толпой и взглянула со стороны на себя и Милса Стэнвуда, сцепивших пальцы.

— Идем! Мы ее найдем! — услышала я голос Милса и вернулась на землю.

Пока Милс вел меня на танцпол, я заметила несколько вещей: во-первых, у него было проколото ухо, а во-вторых, мое отношение к мальчикам с пирсингом изменилось, теперь это не казалось мне отвратительным. Некоторые прядки его волос были осветлены, и я сочла это лучшим из сотворений Бога, кроме, конечно, самого Милса.

— Вот она! — воскликнул Милс. Мы притиснулись к Хеллер, и втроем задвигались в таком ритме, который танцами назвать язык не повернется, это больше походило на подпрыгивания и подергивания плечами. Это был максимум возможной маневренности в такой огромной толчее народа. Я отчаянно оглядывалась вокруг, чтобы держать в поле зрения указатели выхода, но люди постоянно размахивали руками. Мои плечи напряглись, я начала волноваться, что упаду и все эти подвыпившие тусовщики меня затопчут. И тогда, узнав из некролога, как я умерла, мир будет считать меня ужасной, вышедшей из-под контроля наркоманкой. Все подумают, что я как Хеллер.

— Хеллер! — заорала я, пытаясь перекричать музыку, которая стала еще громче.

Кузина беззвучно, одними губами, произнесла что-то, видимо, включавшее мое имя и ругательство, и принялась прокладывать себе путь через танцпол. Я не отставала от нее ни на шаг. Когда мы добрались до выхода, толпа за нами сомкнулась. Милс, по-видимому, остался танцевать. Я хотела тут же позвонить маме, но сомневалась, стоит ли ей рассказывать, что я держалась за ручку с Милсом Стэнвудом или что Хеллер всячески противилась моей помощи. Я просто тонула в океане дегенератов-патимейкеров, сигаретном дыме и энергетических напитков «Силы ангела»!

Когда я выбралась на улицу, Хеллер стояла около минивэна, а Уайатт с Эйприл пытались ее успокоить. Подойдя ближе, я заметила, что кузину аж трясет от гнева. Глаза закрыты, пальцы прижаты ко лбу.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Пытаюсь силой мысли взорвать твою голову. Хочу размазать твой крошечный, размером с горошину обезьяний мозг по всей улице.

В детстве мы с Хеллер частенько так делали, только нацеливались на других людей. Я закрыла глаза и тоже приложила пальцы ко лбу.

— А я использую силу мысли, чтобы сорвать твой злодейский план, — заявила я. — Взываю к Господу нашему, чтобы Он очистил тебя от агрессивных мыслей и направил к очищению от нечестивости.

— Дамы, у меня есть идея, — вмешался Уайатт. — Давайте прекратим использовать силу мысли, запрыгнем в машину и поедем в какое-нибудь тихое местечко, где сможем перекусить и попробовать преодолеть разногласия? Эйприл, ты знаешь закусочную «У Хуттермана» в Бруклине?

— Конечно, — ответила та. — Сейчас я использую свою силу мысли, чтобы перенести Хеллер и Кейти в машину.

Когда мы наконец тронулись с места, Хеллер расстроилась еще больше.

— Да что ж такое?! — возмутилась она, высунув телефон из окна. — Я не могу поймать сигнал!

— Мы недалеко от моста, — объяснил Уайатт. — Здесь мертвая зона.

— Почему ты постоянно сидишь в телефоне? — спросила я. — Что такого страшного произойдет, если ты отложишь его на минутку?

— Тогда мне придется признать, что я сижу в одной машине с тобой!

— Что в этом плохого? Почему бы нам не поговорить? Я бы могла помочь тебе преодолеть твои глубокие эмоциональные и духовные проблемы.

— Мои проблемы? Мои ПРОБЛЕМЫ? Ты — моя проблема! Да даже будь у меня проблема, что бы ты могла о ней знать? Как обычно проходит твой день? Ты наверняка просыпаешься спозаранку, идешь доить корову, козу или соседского садового гнома, затем молишься пять часов кряду, а в оставшееся время занимаешься домашним обучением: например, не знаю, взбиваешь масло, делаешь свечи из воска или вяжешь крючком шарф из собственных подмышечных волос!

— Ты такая невежа! Если у меня домашнее обучение, это вовсе не значит, что я недоразвита. Родители заботятся, чтобы мы были в курсе последних научных открытий, политических и общественных событий. У меня по крайней мере есть хоть какое-то образование.

— Это не образование! А кружок рукоделия!

— Что ж, в следующем году я поеду в колледж!

Хеллер ненадолго замолкла. Она никогда не любила школу, но колледж был ее больным местом.

— И куда же ты подала документы? В Средиземье? Хогвартс? Школу послушания?

У меня возникло желание рассказать Хеллер правду: что я подала заявки в двенадцать колледжей, потому что сомневалась, пройду ли хоть куда-нибудь. Я набрала хорошие баллы на выпускных экзаменах, написала эссе о плюсах домашнего обучения и пения с семьей, сообщила обо всей своей волонтерской работе в Парсиппани, но что, если этого мало? Конкурс действительно высокий, к тому же я волновалась, что моя заявка потеряется или ее взломают хакеры. Воображение рисовало картинку, как документы появляются на экране компьютера приемной комиссии, исписанные непристойностями или с приложенными фотографиями, на которых я сижу в туалете.

— Я отправила документы в… несколько колледжей, — ответила я Хеллер. — И пока еще жду ответа. По крайней мере, я не напиваюсь и не принимаю наркотики каждую ночь в каком-нибудь паршивом ночном клубе. Как ты вообще выносишь такие места? С этим их, соблазнами и отвратительными, аморальными тусовщиками?

— А мне нравится! Тебе же нравится домашнее обучение! Я хожу по клубам, наверное, со времен «Анны Бананы».

— Ты ходишь по клубам с ТРИНАДЦАТИ лет? И тебя пускают?

Жизнь Хеллер проходила бесцельно. С того дня как она покинула Парсиппани, я пыталась представить ее судьбу, но мне это не удавалось. Я воображала, как она просыпается в полдень, когда служанка приносит ей на серебряном подносе стакан апельсинового сока или, скорее, косяк, а затем кузина чешет спину распятием, на этом моя фантазия заканчивалась.