совсем. Мы вывезем тебя из посольства в багажнике машины. Да-да. Доедем до бензозаправки, там ты выйдешь, доберешься до станции. Может быть, найдешь такси. Купишь билет и поедешь в поезде. Имей в виду, мы отвезем тебя в обратном направлении, ты проедешь Берлин и поедешь дальше.

— Когда?

— Завтра утром. Ложись спать пораньше. Дмитрий Трофимович скоро вернется.

Ночь перед отъездом Оля провела в полудреме, бесконечно повторяя про себя пароли. У нее возникали все новые вопросы, на которые, она чувствовала, нет ответов.

Утром она послушно легла в багажник, стараясь не помять юбку, чтобы через двадцать минут вылезти оттуда и отправиться на станцию с небольшим чемоданчиком и сумкой в руках.

В Гордендорфе был крохотный вокзальчик, скорее станция. Метров восемьсот до фотоателье Оля шла, с трудом переставляя ноги, пропустив почтальона, который, она верила, нес ее телеграмму жениху.

— Густав, — тихо окликнула она худощавого мужчину неопределенного возраста, который стоял в дверях фотоателье. — А вот и я. Ты рад Монике?

— Заходи, дорогая. Я бы встретил тебя, но…

— Привет от дяди. Он очень скучает.

— Ему лучше? Мне казалось, он болел?

Это был пароль.

— Ты удачно приехала. У нас затишье. Привезла задание или опять контроль? — Густав провел Олю в ателье, по дороге зажигая бра и настольную лампу.

— У тебя очень мило. Не хватает только свастики на окнах. Какой контроль? Посмотри на меня. От тебя ждут полезных сведений. Интересуются, что у тебя нового.

Оля сочиняла на ходу. Густав был таким угрюмым и неприветливым, что слова застревали в горле.

— Дорогой! А где я буду ночевать? — пытаясь казаться беспечной и веселой, спросила Оля.

— Разве у меня нельзя? — Густав так удивился, что даже лицо разгладилось и помолодело — теперь на вид ему было лет тридцать.

— Я же твоя невеста, а не жена. У нас пара часов до темноты. Фрау, которая у тебя убирает, может сдать мне комнату?

— Не знаю. У нее два внука, сын на фронте, невестка сбежала.

— Сходи к ней, попроси. А сейчас слушай. Мы помолвлены с детства…

— Хорошо.

Оля подробно пересказала ему всю легенду.

— Теперь ты. Слушаю.

Густав говорил сбивчиво и неохотно. Он нервничал.

— Ты должен быть радостным. К тебе приехала невеста. Кстати, мне скоро двадцать два года. День рожденья — семнадцатого марта. А у тебя?

— Двадцатого февраля. Мне тридцать лет. Моника, я устал. Мне все надоело. Зачем меня здесь держат? Это невыносимо.

— Ты бы предпочел взрывать мосты?

Густав кивнул.

— Я тебя понимаю. Но ты нужен здесь. Это важно. И ты должен стоять как скала. Густав, я приехала не на одну ночь. Может, отложим разговоры? Я хочу спать.

— Да-да, конечно. Я сейчас. Знаешь, вам всем хорошо говорить. А я…

— А ты фотографируешь офицеров, которые уезжают на фронт, — продолжила фразу Оля. — Ты должен все узнавать про них. Да-да. Ведь любой из них может дать ценную информацию. Я уж не говорю о «пианино».

— Ладно. Иду к фрау Юте.

Пожилая женщина откликнулась сразу, и даже сама пришла за Моникой.

— О! Фрейлейн такая милая. Герр Шварцпин, наверное, счастлив. У меня есть комната сына, вы можете ночевать в ней. Две марки? Это чудесно. Пойдемте, дорогая. Мои внуки уже ждут вас. Хотите чаю?

— Благодарю вас, фрау Юта. Только спать. И, если позволите, я умоюсь. У меня все есть, а дорогой Густав даст мне полотенце.

— Не волнуйтесь, дорогая Моника. Можно я буду вас так называть? Полотенце у меня найдется. Это так трогательно — приехать к жениху…

И уже по дороге фрау Юта добавила:

— Конечно, это ваш жених. Но вы правильно делаете, что ночуете у меня. Мужчины такие…

— Я дала слово тете. Слово немецкой девушки — это алмаз, не правда ли?

— Милая, — прошептала фрау Юта. — Это так правильно.

…В маленьком домике фрау Юты все сверкало чистотой, порядок был идеальным.

— Это дом моего покойного свекра. Пойду уложу внуков, а вы пока переодевайтесь. Это комната сына. Она ждет его. Мой бедный мальчик остался один. Эта шлюха сбежала от него с офицером, и мальчиков бросила.

— О-о! Это ужасно! Можно я поцелую ваших мальчиков перед сном?

Оля повозилась с детьми, пообещала им подарки, если они быстро заснут.

— Дети любят вас, — растроганно произнесла фрау Юта.

— Ах! Я так люблю малышей. А ваши внуки просто чудо.

Ольга разыграла сцену, которую сто раз видела в детстве. Вот так же всплескивала руками дорогая Матильдочка. Потом, правда, перестала, превратившись в усталую и больную Матрену, сиротливую и одинокую в своей вечной печали по незадавшейся жизни.

— Я привезла с собой мыло, но не взяла полотенце, — сообщила Оля.

— Я уже нагрела вам воду. Вы можете искупаться. Полотенце я повесила.

— О, спасибо. Мне нужно совсем немного воды. Простите, что побеспокоила вас.

В чудесном халатике поверх рубашки Оля вышла из ванной и прошла к себе.

«Надо поставить стул перед дверью, чтобы “добрая” фрау не пришла ночью».

Уснула Оля мгновенно и проснулась от детской возни в коридоре.

— Фрейлейн Моника, просыпайтесь. Бабушка ждет вас завтракать.

— Я сейчас, милые дети.

Оля подарила каждому мальчугану по плитке шоколада и пошла к дому Густава, раздираемая самыми противоречивыми чувствами.

— Уже ела? — угрюмо спросил «жених».

— Нет, дорогой. У тебя что-нибудь есть?

— Яйца. Я их ненавижу.

— А где булочная? Пойду куплю что-нибудь. Я привезла кофе, шоколад и папиросы.

— О-о, я так вчера хотел курить.

— Только после завтрака, дорогой, — тоном настоящей невесты произнесла Оля, и направилась к булочнику, а от него к молочнику.

Завтракали в молчании. Мимо окон прошли офицеры.

— У нас тут есть дом отдыха. Офицеры приезжают на две недели. Но они не хотят фотографироваться, хоть убей. Я теряю время, деньги…

— Мы их позовем на обратном пути. Уверена, они захотят послать домой свои фотографии. Ты умеешь делать фон? Вид города, например?

— Я все умею. Но эти ублюдки любят фотографироваться и уезжать. А их друзья просят передать им карточки. И ни слова про деньги.

— У нас все получится. Сколько ты берешь за фотографию?

— Три марки. Им кажется это дорого…

— Делай при них, они раскошелятся. Я уверена.

Оля зазвала офицеров, которые согласились на групповую фотографию по три марки с каждого. Потом они с удовольствием выпили кофе, который любезно предложила хозяйка.

— Уверена, вам понравится, — ворковала девушка. — Вы такие симпатичные. Еще кофе?

— Из рук милой фрейлейн я выпил бы даже керосин, — галантно ответил офицер постарше. — Но ваш кофе выше всяких похвал. И печенье тоже.

— Печенье пекут в соседней кондитерской специально для моего Густава. Ему всегда хочется угодить господам