плачешь, а их лишь смех берет.

103

Вручив ей сердце, я думал: хозяйка ему нашлась, Не знал я, что этой пери я буду в тягость не раз.

Сто бедствий принес безумцу подобный самшиту стан.

Аллах! Значит, жди несчастий, на путь любви

становясь?!

Ее презренье лукавством считал я, но понял вдруг: Она гнушается мною, над бедным глупцом глумясь.

В любви лишь смерть моя — щит мой, ведь пери сама — палач,

Ее глаза кровожадны, слова убивают вас.

Прелестницы крепко держат сердца влюбленных слепцов, Найдешь владычицу сердца — и сердце в плену тотчас.

От ветреницы вероломной зачем столько мук терпеть?

Бабур, ведь таких, как эта, красавиц много у нас.

104

Не расспрашивай, друг, что со мной, ибо стал я слабей: Плоть слабее души, а душа моя плоти больней.

Сам не свой — как главу за главой повесть мук изложу?

Этот груз мой живой ста железных цепей тяжелей!

В опьяненье всю жизнь пребываешь ты, сердце, как жаль! Но отныне, прошу тебя, будь хоть немного трезвей.

Хочешь цели достичь — от беспечного сна пробудись, Тот, кто бодрствует больше, — удачливей в жизни своей.

О товарищ, ты знаешь — заботы мне смертью грозят, И вернее, чем ты, сопечальника нет средь людей.

Видно, нет исцеленья страданьям твоим, о Бабур:

Как не лечат тебя — твой недуг все больней, все сильней.

105

Не требуй от жителей мира сего хорошего:

Кто сам нехорош — не жди от того хорошего.

Дурное лишь в сердце вселяют сердец владычицы, Не прожил я с ними и дня одного хорошего.

О сердце, в хорошем ты столько плохого видело, Так что ж от плохого ты ждешь лишь всего хорошего?

Оказывай людям добро — нет завиднее памяти, Коль скажут: «Мир много узнал от него хорошего!»

Бабур, на добро не способен род человеческий, Не требуй от жителей мира сего хорошего.

106

Где стан ее, брови, лицо в кудрях?

Как быть? Я остался один впотьмах.

Я ждал не дождался, а ночь длинна, И я заблудился в чужих краях.

Два локона черных, уста и стан —

Души моей гибель, для сердца — крах.

Зовешь ли меня ты, иль гонишь прочь, Молчу — мое сердце в твоих руках.

Ведь кроме подруги — в моих делах Осведомлен только один аллах.

Ох, как бы твой огненный вздох, Бабур, Людей не спалил невзначай во прах!

107

Красавица, увы, опять зажгла меня,

Пылаю перед ней — живая головня,

Сама ж она — свой взор едва в меня метнула

И больше не глядит, к плечу лицо клоня.

На улице твоей теперь светло и ночью, Так сжалься, появись на пепелище дня!

Я сжег былой покой, золой главу посыпал, Отныне жребий мой и пыль беды — родня!

«Бабур — твой раб, таким гордится и всевышний!..» Но нет, не жарко ей у моего огня...

108

Сиянье черное волос — погибель для моей души, Зиянье черное угроз обитель в гибельной глуши.

Безумья бездна, что для глаз таит несметную красу!..

Все стоны возношу за вас, безумцы, бедные мужи.

Рассыплешь волосы — заметь, как в этой россыпи густой Теряем души, а взамен надежд находим миражи.

А все ж, когда волос волна прихлынет на берег плеча, Бабур, беды испив сполна, узрит блаженства рубежи...

Опять от взора черных глаз душа моя больным-больна, Опять оковы черных кос лишили вольности сполна.

Звучат печалью этих губ ночей и утр имена.

Что сон и радость прочь бегут — ее вина, ее вина.

Чем крепче я привязан к ней — тем отдаленней от нее, Зато, чем выше, тем светлей моя коварная луна.

Уже и цепь ее кудрей душе достаточно длинна... Благодари беду, Бабур: спасеньем кажется она.

110

Пустые сумерки разлук пусть воля божья не сулит, Тоску, бормочущую вслух, и боли — больше не сулит.

Изчезнет черный свет очей — и почернеет день, как ночь!..

Такого злого дня, о друг, пусть рок мне тоже не сулит.

Могу Меджнуну дать урок, как победить беду любви: Терпеньем! — нет иных порук, что путь расхожий ни

сулит.

Ведь не разжав упреком губ, она своих не кажет глаз, Не сняв с лица стыдливых рук, мне горе горшее сулит.

Душа распята под пятой — Бабуру милость окажи,

Не то, пройдя последний круг, с небес прощенья посулит...

111

Эта пери красой полонила безумье мое, Окоем заняла и души захватила жилье.

Сколько зла принесла — нет ни счета, ни мер, ни границ.

Горечь горя вселила и в пищу мою, и в питье.

■в

Одного ли меня оплела она сетью беды, Или род человечий — в незримых тенетах ее?

Ни Фархад, ни Меджнун не знавали такого стыда.

А разумный на пытку не сменит вовек бытие.

Почему, о Бабур, нам дана не простая любовь — Эта гонка за горем, в груди и висках колотье?

112

В разлуке горчайшей настанет ли час кутежа — Не двинусь за чашей, веселья пригубить спеша.

Я болен любовью, а ты красотою пьяна.

Как выжить? С тобой — и с собою в разладе душа.

Я муки свои, как дирхемы, чеканю в груди, В глазах же любимой не стоят они ни гроша!

Я душу ей отдал — ни взгляда, ни встречи взамен.

Свое бы вернуть мне, уже я не жду барыша!

Любовь меня сушит, тоска меня сводит на нет.

Развеюсь я прахом, под ветром пустынным шурша!

С того ли, Бабур, не оставишь ты в мире следа: Не столь хороша она, пери, что так хороша!..

113

Вот дар возлюбленной — разлука и чужбина.

Но вижу я и здесь ее, что так любима.

То мне грозит мечом, то целится стрелой —

Каких ни принял мук от злобы голубиной!

Стенания мои тревожат всех вокруг —

Зову я смерть: приди, прими в свои глубины...

Бабур, несносна жизнь — блаженнее стократ Забвения и тьмы покров неколебимый!

Эта ветвь с бутоном белым — нежный стан ее напомнит, Словно мускусом Хотана здесь и там простор наполнит.

Если и достигну рая — без