«Нора, видала? Ты их видела?» – спросила я сестру. «Тут, в этом посёлке, они просто с ума сойдут. Вот увидишь, как только они поймут, что время течёт здесь слишком медленно. Сама убедишься. Они остервенеют и бросятся в лес, потому что, Нора, если козы здесь убегают в горы, то чужаки устремляются прямиком в лес. К счастью, я уже научилась ни к кому из посторонних не привязываться и тем более не любить никого из пришлых. А эти, сегодняшние, к тому же ещё и останутся здесь. Точно так же, как те самые Долорес много лет назад, ещё до того, как мы с тобой появились на свет. И тогда происходило то же самое, Нора. Всякие там «Добро пожаловать, да, мы встречаем вас с распростёртыми объятиями…». А взгляни-ка на Долорес теперь, они эксплуатируют тех, кто уступил им своё место. Однако тут, похоже, это никого не волнует. Какой-то безумец разглагольствует, что миру приходит конец, и мы все ему верим и боимся, там и сям вывешиваем креп. А когда из города приезжают незнакомые люди сюда, в эту точку на карте, где мы никого не интересуем, никто даже не пикнет, и, более того, все приветствуют их. Потому что здесь царит скука, кругом столько зелени и стоит плохая погода, вот люди и не задают себе вопросов. Впрочем, Нора, кому охота сюда приезжать?»

И тогда поджигатель, наверное, поселившийся в моих внутренностях, снова запалил свой фитиль. Опять появилось жжение. Я рассказывала всё это сестре и вспомнила, что заметила что-то особое в том, как спала незнакомка в машине. Нечто, что до меня не доходило, но вроде того, что произошло со мной в баре, когда та незнакомка опустила глаза и уставилась в пол, и я вдруг осознала моё будущее в нашем посёлке. А в женщине, спавшей в машине, я узрела отражение чего-то иного, нечто тёмное и неведомое. Я сильно разозлилась, ибо, когда чего-нибудь не понимаю, меня сразу же охватывает гнев. И ещё возник этот огонь, который из контролируемого пламени внезапно превратился во всепожирающий пожар. Мне было известно, что такое повторится. Я знала, что, как только они ступят на здешнюю землю, появится любопытство. Ты просто ничему не учишься, Лея, сказала я себе. Нам не следует интересоваться тем новым, что появляется здесь, а нужно проявлять интерес к тому новому, что находится где-то ещё. Потому что тебе становится больно, когда здешние новички уезжают или теряются.

И тогда я принялась размышлять, разжёвывать себе, как это делают задумчивые коровы, сеньор, и как я обдумываю всё это теперь, беседуя с вами. «Нора», – сказала я ей, схватила за руки и заглянула в глаза. И она выдержала мой взгляд, что случается редко, потому что Нора на такое не способна. «Ты же меня знаешь, – продолжила я. – Тебе известно, что я стараюсь, пытаюсь быть более отстранённой, ни к кому не привязываться. Ты видишь, что в моих глазах отражается вся деревня, Нора. И я думаю, Нора, полагаю, что, имея выбор, зачем людям приезжать сюда, разве что для того, чтобы быстро устать и уехать? А я тут снова буду повторять себе, что сюда приезжают, чтобы уехать, однако мы, местные, всё равно никогда не уедем». Всё это я высказала сестре, добавив: «Потому что, если козу тянет в горы, а чужака в лес, то меня влекут любопытство и любовь». Нора не ревела и не размахивала руками, словно в этот раз до неё дошло. Я задумалась и почувствовала, что моё нутро опять горит, но не от гнева, а от ожидания. «Нора, на самом деле я бы сейчас пошла и сказала им: нет-нет-нет, не обращайте внимания на эту надпись на вашем доме, мы приглашаем вас в посёлок – добро пожаловать к нам, на край света. Скажу, что меня зовут Лея, и ещё – если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне, мой дом там, в низине. Я стараюсь быть твёрдой и говорить себе, что ничего интересного не может происходить на этих нескольких улицах и что, единственное новое, что приветствуют наши края, – это постоянный мираж жизни, которой у нас нет, но из моей души исходят любопытство и добрые дела. Я не намерена проявлять к ним любезность, поскольку сельская местность и маленькие деревни не слишком любезны, но дело в том, что сейчас нутро моё горит желанием познакомиться с приезжими, или сомнением, не знаю, не знаю. В любом случае, Нора, мне надо их увидеть, чтобы вволю разозлиться на их присутствие. Нора, говорю тебе обо всём этом, – отметила я, – потому что ты должна меня выслушать и понять. Тебе придётся сделать усилие, чтобы на секунду привести в порядок свою голову и тело. Да-да-да, ты это знаешь, конечно. Нора, послушай, я отлучусь минут на двадцать, не больше. Может, даже меньше. Но ты должна сидеть здесь спокойно. А я вернусь мигом. Обещаю, что сразу же причешу тебя, заплету косы и вынесу во дворик, как тогда, в детстве, и позволю тебе жевать землю, клянусь. Не двигайся, Нора». Взглянув на соседского пса, я велела ему: останешься здесь с ней, веди себя хорошо, а если она будет двигаться, начинай лаять. Гавкай громче, если она упадёт или обгадится. Почуяв запах, начни лаять, ведь это у тебя хорошо получается. И я пошла по дороге, по которой только что бежала, прихрамывая, Каталина, а Нору с собакой я оставила в незапертом доме.

Я шла быстро и догнала её у нашей продуктовой лавки. Из-за хромоты Каталины я всегда её догоняю, даже если она бежит. Проходя мимо, я увидела, что моя мать поёт в лавке, наполняя корзину. Она выбирала овощи, только что привезённые из Большого Посёлка, и яблоки из сада семейства Долорес, собранные моим отцом на прошлой неделе. Я схватила Каталину за руку, и мы остались у дома новичков с Хуаной и Маргой, работающей в аптеке Большого Посёлка.

Подъехала машина, и мы все уставились на неё, прищурившись, потому что палило солнце. Истинная правда, говорю вам, сеньор, что для апреля оно слишком припекало. «Марко сказал мне, что приезжие истратили все свои сбережения на этот дом», – сообщила Каталина. «Да не верь ты всему подряд, и особенно в то, что болтает Марко», – ответила я. Дело в том, что он всегда всё разузнаёт, поскольку слишком суетится и весь день проводит в барах Большого Посёлка, а иногда и целые