правда, я вижу того, кто был моим отцом, но не беседую с ним, потому что боюсь, что тогда он не уйдёт», – ответил Хавьер. Через день после того, как он мне это поведал, у его дома вдруг появилась коза. Хавьер убеждён, что это животное – его отец, пришедший повидаться. Отец, которого он не любил и который в действительности не был его отцом, теперь вернулся сюда, на край света, видимо, чтобы сын, который не был его сыном, крепче полюбил его в обличье козы. С тех пор эта старая коза обитает во внутреннем дворике моего дома, вместе с курами, потому что Хавьер твердил, что в его маленький домик козы не вмещаются, а эта не требует выпаса в горах и вообще ей ничего не надо. Я иногда глажу её, но если часто прикасаться к любой козе, то запах от неё никогда не исчезает, вам это известно? Через некоторое время я снова спросила Хавьера, продолжает ли он видеться со своим отцом, и он ответил, что теперь уже нет.

Я рассказываю вам это потому, что даже если вы не верите в призраков и мертвецов, бродящих где-то поблизости, мне нужно, чтобы вы солгали мне, хотя я никогда никого об этом не просила. Однако сейчас мне хочется, чтобы вы солгали и подтвердили мне – да, люди блуждают после своей смерти. Я хочу, чтобы по окончании моего повествования вы произнесли эту ложь для меня. Сможете?

Сеньор смотрит на меня, и в его глазах – нежность вперемешку со странным выражением, которое я не способна объяснить. А я гляжу на него, понимая, что всё равно требую слишком многого.

Как я вам уже говорила, когда я спускалась по каменной тропе к дому и размышляла о том, что хочу уехать из посёлка, часы пробили ровно двенадцать и зазвенели колокола, поскольку наступала минута молчания по случаю конца света. Стихло бормотание жителей деревни, болтавших о доме Химены, и слышались только мои шаги по камням. Когда до возобновления суматохи оставалось несколько секунд, залаяла соседская собака, и я услышала по звуку, что она приближается ко мне. Я нахмурилась, подумав, что моя Нора опять обмаралась. Собака догнала меня на полпути и залаяла так громко, так громко, сеньор, что я почувствовала боль в ушах. «Умолкни, пёс, заткнись, я уже спешу домой». Но поскольку я очень умна и к тому же моя интуиция подобна дротику, попадающему в «яблочко», тут же бросилась бежать к дому родителей. Остававшиеся метры показались мне километрами.

И тут внезапно, сеньор, путь мне преградили ручищи Марко. Он схватил меня так крепко, что мне стало трудно дышать, и заявил: «Тебе не надо туда идти, Лея». «Что ты несешь, Марко? Отпусти меня». «Не ходи туда, Лея». «Марко, я еле дышу, отпусти меня. Я задыхаюсь». И я начала извиваться, а когда тело Марко заблокировало моё тело, почувствовала себя как в железобетонном каркасе. «Он убил себя, убил себя, покончил с собой». Марко не отпускал меня и не позволял повернуть голову. Я крикнула, что ненавижу его, что он душит меня и что требую отпустить. А Марко – нет-нет-нет. Соседская собака не прекращала лаять. И всё же я, в случае нападения, веду себя, как бурый медведь: несколько раз так вонзила зубы в руку Марко, что, когда он меня отпустил и я увидела моего отца мёртвым, лежащим с разбитым лбом у фундамента собственного дома, даже почувствовала во рту вкус крови.

Сеньор, я точно знаю, что такое смерть. И что такое траур. Да, сеньор, действительно: смерть – всего лишь плач в течение нескольких дней. Но вы не сможете отрицать, что сама по себе смерть – это конец света, что это мгновенный небольшой взрыв, который меняет весь порядок вещей и вызывает у тебя огромное желание сбежать оттуда, где бы ты ни находился.

Хавьер утверждает, что мои крики были слышны даже в Большом Посёлке. А Каталина говорит, что, когда она услышала крик, шрам на её ноге разболелся, словно никогда и не заживал. Чего не знаю, того не знаю. Зато, кажется, знаю и о других вещах. Услышав мой крик, наша мать выронила корзину, когда уже подходила к двери приезжих. И яблоки покатились по площади, шоколадные конфеты прилипли к земле, а яйца, ох, яйца! Все они разбились о камни. Каталина вопила моей матери: «Подожди, я помогу тебе, Большая Лея! Подожди!» И ни она, ни моя мать не заметили, что Эстебан от испуга выстрелил себе из ружья в левую ногу, и струйка крови окрасила в тёмно-бордовый цвет валявшиеся на площади зелёные яблоки.

Не смотрите на меня, сеньор, не смотрите так.

Мой отец, наверное, многого не умел, но любить умел очень хорошо, уверяю вас. Когда я была маленькой, он водил меня к речке и поддерживал, чтобы я не поскользнулась на мокром мху на камнях. И он осматривал мои руки – нет ли там заноз. Потом он нёс меня домой на руках, а если с нами были Марко, или Каталина, или Хавьер, он и их неё на своей спине. Потому что мой отец походил на лошадь, но обращались с ним всегда, как с ишаком.

Когда я увидела его мёртвым, тут же вспомнила, как он разрешил мне выбрать себе кролика из тех, что были у него во дворе. Потом отец отселил его от остальных, позволял мне играть с ним, гладить и дать ему кличку. Тем временем отец убивал одного за другим своих остававшихся питомцев. Сначала он их выкармливал, а затем кормил ими свою семью. Мне всегда было жалко выбранного отцом очередного кролика, и я мечтала спасти тех, с которых он потом снимал шкуру.

А сеньор смотрит на меня с серьёзным выражением лица, как у тех, кто сопереживает чужой боли.

Ну ладно, дело в том, что я увидела своего отца лежащим на земле, и это напомнило мне везучих кроликов, которые умирают от старости и их морды заостряются. Мёртвый отец был таким же, но с разбитым лбом, потому что мой папа, пытаясь поймать кролика, упал с откоса на ферме семьи Долорес. Марко взял его на руки и дотащил до дома на своей спине. Марко всегда походил на ишака, а не на лошадь. И он принёс его домой. Тогда после моего вопля я услышала только клацанье зубов Норы.

Сеньор глядит на меня, а я на него. Я уже говорила вам, сеньор, что у меня есть что