1 Милаванда — город, который после повторного заселения в 11 веке греки-ионийцы назвали Милетом. Был расположен на западном побережье Малой Азии.

2 Талант — мера веса, которая в разное время имело различное значение. В описываемый период он равнялся 30,2 кг.

3 Хайаса — страна на северо- востоке Малой Азии. Ее отношение к народу армян (самоназвание — хай) и Армении (самоназвание — Хайастан) является предметом оживленных политических дискуссий. Хайаса, где было огромное поголовье баранов, в то время специализировалась на экспорте пряжи в промышленных масштабах. Археологи находят целые россыпи пряслиц, необходимых для производства нитей. Пряжу потом вывозили в Междуречье, в основном в Сиппар, где при храмах работали сотни ткачих. Избыток зерна позволял жрецам и царям концентрировать рабочую силу.

4 Тир и Сидон в описываемое время были городами хананеев, упомянутых в Библии. Финикийский этнос только начал складываться из смешения хананеев и «народов моря».

5 Италия в это время была дальними задворками обитаемого мира. Для нее цивилизованные народы даже отдельного названия не придумали., и она считалась одним из островов Средиземного моря. Там жили непонятные варвары, которые, тем не менее, делали и продавали прекрасные бронзовые мечи, которые доходили до Малой Азии.

6 Саба — современный Йемен. Там с древних времен производили парфюмерию. Мекка и Иерусалим — крупные торговые узлы на «Пути благовоний». Ладан добывали на острове Сокотра к югу от Йемена. Именно из Сабы приехала к царю Соломону библейская царица Савская.

7 Страна Дильмун — современный Бахрейн. Считался раем у шумеров и вавилонян. Оттуда везли жемчуг и кораллы.

8 Мина — 60 сиклей.

Глава 4

А ведь девчонка и впрямь непроста, — думал я, стоя всего в десятке шагов от торговцев. Мы с отцом пригнали двух коней на продажу, и я подошел поближе, когда увидел знакомую компанию. — Надо же, как изворачивается, чтобы себе сытую жизнь добыть. Когтями и клыками цепляться будет, чтобы не упустить свое. А ведь могла бы выйти за крестьянина, нарожать ему кучу детей и горбатиться в поле до самой смерти, которая по этой жизни наступит лет этак в сорок. Бывшая красавица станет к тому времени беззубой седой старухой, изможденной непосильной работой и бесконечными родами. А ведь ее поведение, которое кажется диким поначалу, здесь никого не удивляет1.

— Хватит на голых девок пялиться, — недовольно сказал отец, который подошел сзади и тычком в спину вывел меня из задумчивости. — Ты мне нужен! И вообще, у тебя свадьба скоро. Насмотришься еще.

— Чего? — повернулся я к нему в немалом удивлении. — С кем это у меня свадьба?

— Я за тебя Креусу сговорил, дочь Приама и Гекубы, — самодовольно ответил отец. — Радуйся, от старшей жены дочь! Она не от наложницы какой-нибудь рождена, как Парис.

— И когда ты мне собирался об этом сказать? — потрясенно посмотрел я на него.

— Вот, говорю же, — равнодушно пожал он могучими плечами.

Опа! — сказал я сам себе. — Только-только хотел насладиться жизнью подростка, а тут жена и дети на шее. Опять! Теперь понятно, зачем меня сюда притащили. Будущему тестю показать.

Надо сказать, первый шок у меня уже прошел, но я все равно с большим трудом принимал происходящее. Мне все это казалось забавным сном, игрой. Как будто сейчас выскочит ведущий с микрофоном и спросит, каковы мои ощущения после розыгрыша. А за его спиной будет стоять папа-миллиардер, который построил целый город и нанял массовку, чтобы перевоспитать сына, подсевшего на клубы и кокс. Только вот одна проблема: нет у меня папы-миллиардера. И наркотиков я отродясь не пробовал, и даже ни одной затяжки за всю жизнь не сделал. Ламповый я человек, скучный и душный. Так жена сказала, когда от меня ушла. А тут мне грозит новый брак, причем пять минут назад еще ничто не предвещало.

— А может, ну ее, эту свадьбу? — осторожно спросил я, прекрасно понимая, что дело тухлое. Отец — кремень. Если они с Приамом оговорили приданое и цену выкупа, то назад не повернуть. Троянский царь, которому нужно сбыть с рук несколько десятков девок, может всерьез обидеться. Не удивлюсь, если он сам отцу свою дочь и навязал в нагрузку к какому-нибудь торговому соглашению. Это у него обычное дело, с такой-то семьей. Поэтому ответ отца неожиданностью не стал.

— Даже не думай!

Понятно, — вздохнул я. Пока все идет так, как описал великий Гомер. Ну, или почти так. Кстати, присутствия богов-олимпийцев, которые в Илиаде из людских разборок не вылезали, здесь не ощущается вовсе. А это значит, что причины войны станут вполне обыденными, связанными с экономикой. Перехват контроля за Проливами в качестве причины подойдет? Рынок страны Хатти, пошлины, Оловянный путь — все здесь. Ахейцы пока что зацепились за Малую Азию одним коготком. Милаванда — микенская колония. Но я-то знаю, что уже лет через двести-триста греки прочно встанут на здешнюю землю и заселят запад Малой Азии, основав кучу городов. Война случится непременно, потому что она логична и предсказуема. И совершенно неважно, что именно станет ее причиной.

— Я почти всех коней Приаму продал, — сказал вдруг отец. — Сейчас этих двух продадим и поедем назад. Я взял зерном. Оно дорожает каждый день.

— Это правильно, — рассеянно сказал я.

Теперь понятно, когда этот брак родился. Когда сделку с моим будущим тестем обмывали. У нас и правда лучшие лошади в этих местах. Согласно мифам, Анхис божественных коней выращивал, но действительность была куда более прозаичной. Он купил когда-то двух немыслимо дорогих жеребцов, которых пригнали с гор восточнее Ассирии, и пустил их на племя. На фоне здешнего поголовья они и впрямь смотрятся божественно, тут ведь лошадки размером с пони. Наверное, поэтому и бьются на колесницах, а верховая езда пока неизвестна даже кочевникам-каскам. Все народы здесь воюют одинаково: запрягают пару, которая тащит легкую двухколесную тележку, с которой лучник засыпает врага ливнем стрел. Этакая тачанка Бронзового века. Хетты сажают на нее еще и копьеносца. Он и мобильная пехота, и охранник для лучника. А вот у ахейцев, как говорят, на колесницах воюют закованные в бронзу воины, вооруженные длинными копьями. Данайцы вообще не слишком любят луки. Как там написал в «Илиаде» Гомер, наше всё:

— Кто ж в колеснице своей на другую придет