которых горит масло. Копоть покрывает потолок над ними ровным слоем, но этого в полутьме особенно не заметно, а потому общий торжественный вид не нарушается ничем. Мне тут и впрямь все нравится, особенно столы, уставленные едой. В брюхе опять заурчало. Оказывается, мой молодой организм переваривает любое количество пищи, не хуже паровозной топки. И да, судя по местной жизни, целлюлит мне не грозит.

Впрочем, он тут никому не грозит. Из трех десятков мужей, сидящих вокруг столов, толстяков нет ни одного. Люди выглядят подтянутыми и крепкими. Элита же воинская, особенно вон тот здоровяк со свирепой мордой, что вольготно расположился по правую руку от царского кресла. Гектор, догадался я. Командующий троянским войском. Сын и наследник Приама.

Сам царь оказался бодрым стариканом с серебряно-седой головой и золотым ожерельем, лежащим тяжким грузом на его плечах. Длинный хитон из белоснежного льна был накрыт пестрой до невозможности накидкой, переброшенной через правое плечо. На запястьях Приама — широкие золотые браслеты, а на голове — тканная золотом повязка. Глаза у старика умные и острые. Его взгляд мазнул по мне и прошел дальше. Ему больше не нужно, он все увидел и понял сразу. Непростой дядька, не зря больше сорока лет правит, сохраняя добрые отношения и с могущественными хеттами, и с хищными данайцами. Лавирует между ними, словно искусный лодочник, и стрижет пошлины со всех подряд, складывая добро в безразмерных лабиринтах своего дворца. Этакая акула местного капитализма.

Отец подошел к Приаму и поклонился с достоинством. Не как слуга, а как родственник, имеющий с ним единого предка в четвертом колене. Царь Трос — это ведь и мой предок тоже. А кто это слева, молодой и смазливый? Не знаю, у отца спрошу. Наверное, кто-то из царских сыновей. Детей у Приама целый табун, потому как жен много, а наложниц еще больше. Он своих отпрысков сам посчитать не может. Интересно, и как он вообще кормит такую ораву?

— Восславим богов! — торжественно поднял первую чашу Приам, плеснул вино на пол, а потом бросил в курильницу, стоявшую рядом, кусок лепешки. Вино собралось в канавку и потекло в небольшую полость, аккуратно выдолбленную для этой цели в каменной плите. Разумное решение. Не дураки дворец строили, вон, даже разуклонку предусмотрели.

— Восславим! — подняли кубки гости и с утробным звуком влили вино в себя.

После этого мы омыли пальцы в чашах, которые поднесли рабыни, а потом в зале установилась тишина, наполненная лишь сосредоточенным чавканьем. Богатый стол у царя. Свежие лепешки лежат аппетитной стопкой, а рядом с ними зелень, лук и маслины. Отец подмигнул: налегай, мол, не теряйся. Я макнул кусок лепешки в оливковое масло и жадно отправил в рот, как будто и не ел недавно. Вслед за лепешкой умял пору долек луковицы, посыпанной солью и ароматными травками, а потом слуги внесли блюда с жареной козлятиной, распространяющей вокруг себя густой мясной дух. Не поскупился царь, столько народу решил накормить досыта.

Вино шло чаша за чашей и сопровождалось здравицами хозяину дома, его женам, его детям и внукам, коих было и вовсе какое-то немыслимое количество. Вскоре мы и лепешки, и козлятину съели, а вслед за тем тщательно облизали пальцы, прежде чем омыть их в чистой воде, и рыгнули сыто. Это гости дорогие так показали, что им вкусно было. Установилось вязкая тишина, и все посмотрели на Приама с напряженным ожиданием.

— Я позвал вас вот зачем, славные мужи, — сказал Приам, с достоинством вытерев багровые капли с усов и бороды. — Обида нам тяжкая нанесена. Совет ваш нужен.

Вот оно чего. Значит, царь Дардана Акоэтес, дядя мой, отца сюда с поручением послал. Сам не захотел прийти, хитрец этакий, чтобы иметь возможность переиграть ситуацию на ходу. Отец ему все расскажет, а дядя примет решение, ввязываться в какую-то авантюру на стороне родственников-троянцев или нет. Что же, послушаем.

— В прошлом году, как вы помните, почтенные, — начал свою речь Приам, — у нас ахейцы почти два десятка женщин украли, когда они полоскали белье в ручье.

— Помним… помним… — закивали гости. — Там уважаемых горожан жены и дочери были.

Ну, украли кого-то, это дело обычное. Баб именно так и воруют, когда они белье полощут. Стерегут в кустах, хватают в охапку, и на корабль. Ищи свищи потом. Только во всем этом одна тонкость есть: когда ты сам рабыню умыкнул — это дело хорошее и даже почетное. Украл, натешился вдоволь и продал потом. Таким подвигом не грех и перед женой похвалиться, а та на радостях всем соседям разнесет. Вот, мол, какой у меня муж — справный добытчик. Но вот если твою собственную жену или дочь украли — это как бы позор великий, и требует немедленного отмщения. Мелкие противоречия в этой схеме никого не смущали. Деды и прадеды такими обычаями жили, а значит, и нам те обычаи сгодятся. Логика здесь была простая. Если защитить себя не способен, то ты как бы и не человек вовсе, тебя каждый обидеть может. А следовательно, любой путник, который за границу своей страны вышел — законная добыча для того, кто ее взять сможет. Оттого и сбиваются купцы в тысячные караваны. Никому неохота закончить свою жизнь, вращая ворот мельничного камня вместо осла. Хотя мужей редко в рабство берут, а воинов — тем паче. Их ведь не удержать. Они или сразу сбегут, или сначала прибьют мотыгой наивного хозяина, который такой товар купил. Потому пленных, как правило, на месте режут, если продать некому, а вот баб берут охотно. Баба, особенно если ей тут же ребенка заделать, никуда не денется. А дитя ее домородным рабом становится, который другой жизни, кроме рабской, не знает. Ни родни у него, ни друзей. И не ждут его нигде. Сдохнет от голода, даже если сбежит. Так-то!

— Баб наших купцы нашли в Спарте, — продолжил Приам. — Нужно поехать к тамошнему царю и вытащить их оттуда, иначе позор нам великий. Получается, люди нам подати платят, а мы их защитить не можем. Как тогда мы с вами, мужи, править станем? Царевич Парис поедет туда от моего имени.

И он показал на смазливого парня лет двадцати, что сидел по левую руку от него. Тот улыбался, как кот, укравший со стола рыбу. Почему, интересно, он довольный такой?

— Хм… — задумались уважаемые люди и почесали затылки.

Дело понятное. В этом мире нельзя быть слабаком и терпилой. Сегодня